Дискотека. Книга 2 [СИ]

Перед воротами яхт-клуба она встала, не решаясь дергать глухую серую створку. Оглянулась на прикрытый деревьями большой пляж. Там сверкала вода, бегали и кричали дети, мелькал мяч, лаяли собачки — воскресенье. А тут, будто вчерашний день застрял и не может выбраться из путаницы весенних веток. Тепло, сонно, вода еле плескает, и за воротами тишина. А вдруг он сменился, этот непонятный Вадик? И там еще кто-то? И вообще, вдруг сумка не там, а они потеряли ее раньше? Уронили на бетонную платформу, когда это… ну…

Ленка снова попыталась вспомнить, как они оказались внутри сторожки. Он их пригласил? Или сами напросились? С них станется… И как они пили самогон? Он их угощал? Или…

— Чего встала? — сказал за спиной мрачный голос, а за воротами резко забрехала собака, будто ее включили, и Ленка вздрогнула, не зная, куда повернуться.

Вадик вышел из-за спины, крутанул серую загогулину ручки, в щели замелькала белая косматая шерсть, загремела цепка, заглушаемая яростным и одновременно угодливым лаем.

— Тихо, Юпитер! — рыкнул Вадик и пес лег мордой на лапы, снизу преданно заглядывая в лицо и мельтеша хвостом.

Ленка открыла рот и не выдержала, расхохоталась. Вадик придержал створку, другой рукой оттаскивая псину за цепь у ошейника.

— Юпитер, — повторила она, входя, осторожно, чтоб не помять рядочки желтых нарциссов вдоль узкой кирпичной дорожки.

— Парни назвали, а так он Шарик, — пояснил Вадик, — внутрь заходь, добро твое там, в задней комнате. Я поклал, чтоб не под ногами.

Ленка неуверенно шагнула к низким ступенечкам крыльца, оглядываясь на Вадика, который что-то делал с юпитеровой цепью. Был Вадик коренаст, в серых широких штанах на коротких кривых ногах, и в старой клетчатой рубахе, под которой светили полоски тельника. Хмурое лицо с медным индейским загаром обрамляли изрядно сальные кудри, черные, сильно битые сединой, такие дурацкие, вроде был он когда-то херувимом, потом запил и состарился. А прическу сберег.

В сторожке на столе, устланном облезлой клеенкой с цветочками, стояла знакомая Ленка эмалированная кружка, и рядом открытая плоская банка с кильками. Но, к ее облегчению, никаких водочных и самогонных бутылок не было, только алюминиевый чайник с помятым боком и затейливо гнутой черной ручкой.

Вадик махнул рукой в сторону табурета и пошел, мелькая обрезанными галошами на шерстяных носках, исчез в открытой двери. Ленка помедлила и села, вытянула ноги, осматриваясь. Голова мутно трещала, и все еще подташнивало, а тут вдобавок пахло старым куревом, и еще эти кильки в банке. С томатом.

— Вот.

Мужчина вышел, неся Олину сумку за длинный ремень, сунул было Ленке, но присмотрелся, цыкнул, дергая коричневым пальцем сломанную кнопку на боковой петле.

— Пять минут погодишь если, заклепаю. У меня тут станок. Тебя звать как? А то вчера — Малая, все Малая. Оно ж не имя.

— Лена.

— А подружку? Шухарная у тебя подружка.

Он снова ушел и только голос раздавался из распахнутой двери, да через поминуты что-то стукнуло, зазвякало и загремело.

— Оля, — Ленка встала и подошла, посмотреть. А со стены на нее смотрела незнакомка, едучи в карете по заснеженным улицам, по уголкам страницы пришпиленная к стене ржавыми кнопками.

Вадик сидел согнувшись, клетки рубахи обтягивали сутулую спину, кудри свешивались на щеки и шею. Локти мерно ходили над точильным бруском, сумка была зажата между серых коленей.

— Не лезет. Сейчас подточу, чтоб дырку не ковырять лишнюю. А ты сиди пока, или хочешь если, консерва там. Чай. Хлеб в кульке.

— Спасибо. Не надо, — отказалась Ленка, тут же ужасно захотев есть, и килька так соблазнительно замаячила перед глазами, благоухая томатным соусом.

— Та иди, — приказал Вадик, жикая металлом, — а то, если надо, налью стопку, на похмел?

— Нет, — испугалась Ленка и ушла к столу. Выбрала из алюминиевого вороха вилку поприличнеее, вытерла краем старого, но вроде чистого полотенца, и вытащив из газетного кулька отрезанный кусок серого хлеба, решительно подцепила на вилку побольше мятой мелкой рыбы.

Вадик вернулся, когда она выскребала донышко банки, дожевывая второй кусок хлеба. Повертел перед Ленкой сумкой, показывая на боку новую, блестящую красной медью, самодельную кнопку. Сказал гордо:

— Все сносит, а моя работа видишь, останется. Хоть новую суму к ней пришивай. Чай будешь?

— Немножко.

Вадик плеснул из заварника, долил горячей воды, придвинул кулечек с сахаром.

— А мне надо закончить там. В двенадцать придет сменщик, будет сканудить, что я ему спать мешаю.

Ленка пила чай из эмалированной кружки, слушала, как в соседней каморке Вадик звякает, стучит и погромыхивает, что-то бормоча и иногда ругаясь. А потом, с приятной тяжестью в желудке, и с прояснившейся головой, встала и снова пошла смотреть.