Скорее бы лето. Папа уйдет в рейс. Школа кончится, можно будет ездить на море с Рыбкой и Семки. Если они не ускачут со своими… с кем-нибудь, в общем.
Стоя в автобусе, Ленка прислушалась к своим ощущениям. Они ее удивляли. Всегда боялась уходить куда-то одна. Цеплялась за Рыбку, которая сразу же устремлялась вперед и командовала прогулкой. Или брала с собой Семачки, которая, наоборот, тащилась сзади, жалуясь и тормозя, и было так удобно все делать не для себя, а для Вики. А сейчас ей подумалось, вот хорошо бы одной, совсем-совсем одной и там, где никого. Где не нужно спрашивать время, и просить «пробейте билетик» и «вы сходите, женщина?» Не нужно утром думать, с каким лицом выйти в кухню и что маме сказать, или как говорить с Жориком. И так далее.
Она ехала в сторожку к Вадику, уже в третий раз, и ей стали нравиться эти одинокие поездки. Хотя сначала Ленка попыталась уломать Рыбку, поехать вместе. Но та отказалась решительно.
— Нафига он мне? — возмутилась Оля, сидя на диване с поджатыми ногами и тараща глаз в маленькое зеркальце, — блин, тушь кончается, жалко!
— Плюнь, — посоветовала Ленка.
— Плювала, — согласилась Рыбка, но сложила губы и плюнула в открытый цилиндрик, повозила там щеточкой, — Ленк, а поставь эту вот. Ну, эту вот, та-та-та-тататата… где щелкает.
— Угу, — Ленка сползла с дивана и, прижимая к боку локтем щетку для волос, вытащила пластинку из потрепанного красного пакета с Эйфелевой башней, — только не татата, а «Воздушная кукуруза» называется.
— Та-та-тата, та-та-та, — согласилась Оля, — и чего ты наладилась к этому Вадику, он такое страшко, ужас. И старый.
— Оль. Мне надо, чтоб научил. И хорошо, что старый, я же по делу.
— Смотри, жена его приедет, она тебе расскажет, шо там по делу.
Ленка пожала плечами. Вадику было, ну, наверное, лет сорок, а может и пятьдесят, не поймешь, и еще он такой — дурацкий. Бывают дядьки вполне симпатичные, даже можно и глазки состроить, но Вадик…
Так что уже в третий раз Ленка ехала одна. Думала о вчерашнем визите Пашки.
Да, он к ней пришел. Чем удивил несказанно. Не позвонил по телефону, а просто дилинь-дилинь в дверь, и Светища прокричала из коридора:
— Летка, к тебе тут красавчик! Сосед который.
И тут же мамин голос — такой милый:
— Паша, Пашенька, здравствуй! Как мама?
Ленка так растерялась, что встала с дивана с пересохшим горлом, и застыла. А он сунул в приоткрытую дверь радостное лицо, одарил улыбкой, потом вошел, закрывая двери спиной. Ленка деревянно села, беря в руки раскрытую книгу.
— Привет, Ленуся, о, учишься, что ли?
Пашка уселся в кресло напротив, поерзал, вытягивая ноги и устраиваясь удобнее. Но через минуту вскочил и пересел на диван, отбирая у Ленки книжку.
— У нас экзамены, — хрипло ответила она, казнясь, что не получается язвительно и быстро: ты и забыл, я ж еще школьница.
— Та сдашь, — махнул рукой гость, — на второй срок не оставят. Соскучился я, Ленуся. Ты чего не приходишь ко мне?
У Ленки сам собой открылся рот. А Пашкина рука уже обнимала ее плечи, притискивая к себе. Он даже не спросит, случились ли у нее месячные! А лезет, обнимается. И она — приходить к нему? После того как обманул, через двери?
— Понимаешь, — задушевно сказал Пашка, — такой у меня характер, Ленуся, мне нужно иногда быть совсем одному. Вот совсем. И тогда я молчу, сил нет говорить. Просто ступор находит. А после думаю, а где моя Ленка? Скучал я.
Губы касались ее горящего уха, а рука, обнимая плечи, уже дотянулась к пуговицам вязаной домашней кофты, расстегивая верхнюю. И другая рука, пальцами на бедре, и не снаружи, а будто невзначай…
— У меня праздники, тогда еще, были, — сказала Ленка, убирая его руку со своей ноги, — я вообще-то к тебе шла рассказать, — приврала она для гармонии.
— Отлично, — кивнул Пашка, — ну видишь, все устроилось.
Они замолчали оба. Пашка тепло дышал рядом с ухом, и легкая прядка, выбившись из Ленкиного хвоста, щекотала шею. Но рука на плече лежала неподвижно. Ленка чутко стерегла движение, подумав — пусть пошевелит пальцами, сразу отодвинусь.
— Ленуся, — сказал он совсем близко, — Ле-ну-ся… Ну, ты что? Давай, а? Тихонько, чтоб твои не услышали. Так тебя хочу…
Ленка задержала дыхание, прислушиваясь к себе. Внутри все молчало, будто там камень. И вдруг она поняла, внезапно и остро — за десятком сантиметров бетона в кухне сидит отец. Курит, покашливая и глядя в окно. Или в газету. А она тут сейчас начнет.
— Уйди, — сказала она Пашке. И отодвинулась. Диван спел пружиной в старом нутре.
— Ты совсем-совсем меня не хочешь? — печально удивился Пашка.
— Я? — слегка невпопад удивилась Ленка, думая, он, что совсем дурак? С чего бы ей хотеть, он что для этого сделал-то?
— Ленусь…
— Подожди! — она резко пересела еще дальше, повернулась, чтоб видеть его целиком.