Дискотека. Книга 2 [СИ]

Смотреть было на что. Под картинками из журнала «Огонек», которыми были уклеены и увешаны стены маленькой комнатки с голой наверху лампочкой и еще одной — на гибкой длиннющей шее, навалены были горы всякого хлама. Зонтики с растопыренными спицами, ремни, сумки, какой-то прибор на полу, с выпотрошенным нутром — рядом кучкой винтики, болтики и циферблаты. А еще станочки, машинки, точильный круг, и на столе рулончики шлифовальной бумаги, банки с гвоздями и всякой железной мелочью.

— У вас тут мастерская прям.

— Тебя, — поправил Вадик, ухмыльнувшись, — вечером, ой Вадик, ты Вадик, небось. Шебутные вы девки. Думал, милиция приедет, так орали.

Ленка неопределенно улыбнулась, лихорадочно стараясь вспомнить, а чего ж орали-то. Может, звали на помощь?

— Танцевать на столе собрались, — мимоходом разубедил ее Вадик, пускаясь в воспоминания, — подруга твоя собралась, места говорит, мне, дайте места, чайник, значит, мешает ей. Ну это когда ты купаться побежала.

Ленка закашлялась, пробормотав что-то невнятное. О ужас, она еще и купаться… Неужели купалась?

— Ну все ж решили, одной песни хватит. Так что спели мне про деревья. И концерт закончен. Ажно голова от вас разболелась.

— Про деревья, — подавленно повторила Ленка, — про клен, да?

— Про тополь, — поправил Вадик и грохнул молотком по наковаленке.

Ленка попыталась вспомнить песню про тополь и не смогла. Виновато уставилась на картинку над верстаком, на этот раз брюлловскую «Всадницу», окруженную детишками и борзыми. Опустила глаза, присматриваясь. И подошла, ухватывая кончиками пальцев блестящий вишневый уголок.

— Можно я посмотрю?

— Та тяни уже. Не свали только.

Придерживая хлам, Ленка бережно вытащила большой кусок выделанной кожи, такой упругий, мягкий и одновременно плотный. Взялась двумя руками, сгибая и снова расправляя.

— На Козлова у свояка была мастерская, ларек. А может, помнишь. Та не, ты еще под стол ходила. Он лучший сапожник был, на весь центр. Помер, царство небесное, уже пятый год как. А домишку его снесли. Он там один жил, ну где к кинотеатру идти, по правую сторону. Третий двор. А сейчас там воротищи. Склад.

— Помню, — сказала Ленка, обертывая кожу вокруг запястья, — помню, мы с папой носили туда ботинки.

Ей правда смутно помнился сидящий против света согнутый силуэт, что ее маленькую совершенно поразило — в цветной, как бабушки носят, косынке поперек лба, с хвостами на затылке. Стучал глухим молоточком, и не поднимал головы. Папа вынимал из матерчатой авоськи ботинки, показывал сбитые каблуки и истертые подошвы, дядька невнятно отзывался, не переставая колотить. И на стенках висели все те же незнакомки и всадницы, да еще, как положено — «Последний день Помпеи». Ленке ботинки были не очень интересны, а картинки она запомнила и еще этот платочек на мужской голове. И вот оказывается, он умер, этот сапожник.

— Я бы там и работал тоже, коли б не снесли. А теперь видишь, сюда таскаю. Вон добра. Зонтики. Замки всякие.

— А вы… ты и обувь можешь?

— А чего ж, — согласился Вадик, суя на верстак какую-то железку и поднимаясь с табурета, — делов-то, обувь. Колодки есть, и дратва, клей хороший. А что, туфли себе хочешь? То дорого стоит. Как вот платья вы у портних шьете. Так и обувку. Вон цех есть целый, там заказуют по меркам.

— Там не такое, — возразила Ленка.

В цеху она была. Мама для Светищи решила как-то заказать зимние сапожки, и Ленка увязалась. В унылой комнате за стеклом стояли ряды страшных черных сапог и ботов, и висели куски кожи, тоже черные, сухие даже на вид. Мама долго препиралась с невнимательной теткой, пока та не захлопнула журнал, куда всех записывала. Поднялась и сказала, тут чего вы хотите женщина, такого не было и не бывает. На витрине все модели, уж выберите и шейте.

— Модели, — возмущалась мама, таща дочерей через рынок домой, — таких моделей полный универмаг, никто не берет, кандалы кандалами. Почем щавель у вас? А редиска?

— Не туфли, — сказала Ленка, разминая такую ласковую к пальцам кожу, — сандалии, такие, с ремешочками.

Вадик пожал плечами, черно-седые брови сыграли на лбу сложный рисунок, поднимаясь, хмурясь, снова поднимаясь.

— Та шо тебе сандали? Большая уже девка.

— Не такие. А давай я привезу. Покажу.

Кожа, прильнувшая к руке, уже показывала ей пару волшебных, невероятной красоты греческих крылатых сандаликов, точно таких, как дремали в глянцевой коробке. Только эти, настоящие, сидели на ленкиных босых ступнях, охватывая щиколотки, вились по икрам вишневыми змейками.

Мужчина снова пожал плечами, ответил настороженно и неохотно, не глядя на Ленкино пылающее лицо:

— Та время где брать? Работы ж вагон. Ну, вези, покажешь.

— Когда? Ты по сменам же. Когда теперь? А если научить меня, чтоб сама, сможешь?

Ленка шагнула ближе, потом спохватилась, что все еще держит в руках лоскут и с сожалением его положила, погладила, запоминая прикосновение.

— Сутками я. Вчера днем заступил, сегодня значит, уйду и потом уже в четверг.