Диссидент

Я не хотел умирать под их ногами. Освободиться, убежать от жестокости, скрыться, потеряться, не от ударов, а наконец от жизни… Почему же не погиб, группируясь, защищая одну часть тела, открывая для удара другую, вспоминал, как била мать, когда прикреплял наклейки от жвачки на письменный стол… Вся жизнь была болью, ее отсутствием, заменой одного на другое… Нет, все-таки, я хотел умереть, и пуля в ту ночь избавила бы меня от многих проблем, жаль, что у тупиц из субкультуры не хватило терпения и смекали прострелить череп апокрифичному злыдню.

Хлопают по лицу красным от крови кулаком, не так сильно, как по телу. Моя кровь, может и еще чья-то. Запыхавшийся голос щебечет на ушко что-то про квартиру, записку рядом, звон ключей, доносящийся сквозь заложенные перепонки, говорят, что, если выживу, искать их не следует… придут сами… говорят, чтобы не боялся, оставляя на последнем издыхании и в беспамятстве сырое тело на сырой земле.

Глава 1 Польша

После стирки, вещи, раскиданные по комнатам, могли сушиться неделями. Бывало, доставал тряпье из машинки, выбирал менее загрязненное, когда не было альтернативы и ходил в нем. Зубная щетка, прилежно исполняющая обязанности, начала разваливаться на части, спустя год интенсивного втирания в «белоснежные» клыки, специальным, дешевым порошком. Душняк, что день за днем стоял в комнате, нетренированного человека удавит удушьем, если тот, конечно, посмеет вторгнуться в мою обитель. Цветы, располагающиеся здесь, увяли в течении месяца. Они иссохли, так и не почувствовав живительной влаги напоследок.

Почти год, как я пытаюсь вылезти из создавшегося положения, но, честно говоря, попытки не выходили еще дальше рамок квартиры, которую я снимаю у одной старухе в небольшом городке на окраине Польши. С помощью первого трипа от либерки, я направил полученный опыт и добрался до границы Польши… Вытянутый палец, как ни странно помог добраться до границы. У бабули не осталось родственников, но ума хватает сдавать квартиру, получая от меня злотые, которые я рисую на обычных листах бумаги. Как только я узнал, что бабка ни черта не видит дальше собственных глаз, рискнув однажды, не прогадал и стал пользоваться этим месяцами. Когда бабуля приходит за «деньгами», я представляю прошлое, в котором мы, молодые и глупые, вскрывали почтовые ящики подъезда, в надежде увидеть конверты с деньжатами.

На вопросы, что она делает с деньгами, отвечает коротко и по делу: «Коплю и убираю на черный день». Видимо, мои кровные собственного производства она действительно копит, иначе, давно, путем ниточек и зацепок, на моих запястьях прозвучал бы треск наручников.

Помимо «шикарного» зрения, у старухи напрочь отсутствует обоняние. Приходя за липой, она обшаривает комнату, не видя мусора под ногами, полугодовалых бычков, начинающих впитываться и разлагаться в ее фамильный ковер на полу, издавая тошнотворное зловоние, способное учуять с улицы.

Бабуля видит во мне добрейшего из самых злых. Видела бы она, что я сотворил в порыве гнева с её сверстницей… Пока она спит, в последний день месяца, перед ее приходом, после наших вечерних дискуссий, я забираюсь к ней в квартиру на первом этаже, прямо подо мной, в вечно открытый балкон, который открываю сам же, подпирая его деревяшкой и краду необходимый минимум, прежде всего, чтобы она не заметила пропажи. Спекуляция вещами ее семьи и почерк прожигания накопленного, пришло с возмездием в моем виде. Обычно, с вылазки хватает на покупку сухой еду и сигарет.

Я перестал сомневался в непоколебимости убеждений, когда сопротивлялся соблазнам в прошлом, частенько проигрывая им. Под этим выражением я подразумеваю проигрыш почти всегда. Я спокойно мог пройти мимо табачной лавки, но я знал, что не пройду, когда при выходе, взял на одну злотую больше, из общей со старушкой копилки, я понимал, что пока мне не ампутируют конечности, видимо, курить не брошу. Это вещь, что помогает справиться со стрессом, давлением изнутри, после марафона приема веществ, хоть я понимаю, что стресс этот, всего лишь еще одна внутренняя профанация. Бросал курить я по сто раз, но никогда не выкидывал зажигалки, потому что понимал глубиной души, что придется снова их приобретать. Я столько раз пытался поставить точку по вопросу курения, что по итогу поставил точку на себе.

Я довольно бессовестная натура, но кое-какие человеческие качества сохранил за весь период блуждания сквозь библиотечные полки развращающей литературы, наряду с опрокидыванием бесконечных пинт пива, с сознанием дела курения сигарет и употребления наркотиков. Старушка не видит во мне угрозу не потому что слепа по здоровью, а потому что сама чувствует, догнивающими клеточками зеркальную обаятельность, отражение книжной воспитанности, безусловно, когда она рядом со мной. Мне не доставляло это ни жалости, ни грусти, ни тем более радости… Сама жизнь мне больше ничего не доставляла.

Реабилитация

«Я больше никому не нужен. Я плачу, хочу умереть… Умираю. И просыпаюсь».