Диссиденты, неформалы и свобода в СССР

В 1958 г. в праздновании Ураза–байрам в Узбекистане участвовало 288 тысяч человек, а в 1959 г. – 200 тысяч. Это сокращение на самом деле было зафиксировано для доклада — пойди на самом деле подсчитай точно, сколько человек веселится в толпах празднующих. Как было 200–300 тысяч, так и осталось [235]. Верующие пожертвовали 2,5 – 2 миллионов рублей (тоже сокращение, но не принципиальное) [236]. Но власти боялись нажимать сильнее – ведь это могло вызвать массовые волнения.

Операции по закрытию православных святых мест также проводились осторожно. При закрытии источника в Сурском Ульяновской области вокруг него было выставлено оцепление из дружинников, которым дали задание разъяснять, что источник закрыт. Оцепления разворачивали людей – а ведь в праздник к источнику пытались пройти 3,5 тысяч верующих. С 25 особенно упорными были проведены профилактические беседы, 4 «организатора» паломничества (то есть православных активистов) были привлечены к уголовной ответственности «за спекуляцию предметами культа и распространение провокационных слухов» [237].

Одновременно развернулась борьба со знахарями — на Украине и в Белоруссии было выявлено и предупреждено о возможности уголовной ответственности 239 знахарей [238].

Первая атака на религию 1958–1959 гг. носила ситуативный характер. Она обеспокоила верующих, ходили слухи, что «по–видимому настанут 30–е годы», и священников сошлют в Сибирь [239].

Но, столкнувшись с сопротивлением, власти стали продумывать более системные меры, способные ограничить влияние Церкви четкими рамками.

Инакомыслящий наоборот

Сигналом к началу нового этапа конфликта стало выступление в «Правде» 6 декабря 1959 г. бывшего профессора Ленинградской духовной академии, которого за глаза называли «златоустом» [240], Александра Осипова. Он отошел от Православия и теперь с яростью неофита атеизма бросился обличать религию.

По распространенной версии этого события, «в начале декабря работники КГБ приказали давно связанному с ними профессору Ленинградской духовной академии заявить о своем разрыве с Церковью и Богом» [241]. В этой схеме КГБ является инициатором события, а Осипов – послушной пешкой. Был тайным информатором. Когда властям понадобилось, приказали – отдал под козырек, заявил об отречении от Бога. Материалы архива самого Осипова рисуют другую картину…

Загадка Осипова заключается в том, что он, отправляя властям враждебные записки о ситуации в РПЦ, был одним из лучших профессоров Ленинградской Духовной академии и Семинарии (ЛДАиС), самоотверженно трудился на ниве духовного образования, пользовался любовью учеников и способствовал таким образом успехам обличаемой им Церкви.

А. Осипов стал священником в довоенной Эстонии, войну провел в эвакуации в СССР. Считается, что в это время он был завербован «органами». На него действительно был компромат – его жена эвакуировалась из Эстонии с немцами и исчезла на Западе. Но когда Осипов начал информировать власти и через какие каналы – точно неизвестно. Компромат на него мог всплыть позднее 1945 года. К тому же большинство священников были людьми, к которым власти прежде имели какие–то претензии, а после 1943 года готовы были многое прощать. Документально подтверждено, что в 1951 г. Осипов уже писал обличительные докладные, которые читали в Совете по делам РПЦ.

Таким образом, Осипов установил тайный контакт с властями до 1951 г., наиболее вероятно – в период некоторого «похолодания» отношения государства к РПЦ в 1948–1953 гг. Но кем? Подразумевается – госбезопасностью. Но его доклад 1951 г. адресован уполномоченному по делам РПЦ по Ленинградской области, а сам Осипов в своем дневнике пишет о «партийных товарищах». Считается, что это он так конспирируется. Но от кого? Попади его дневник церковному начальству, написанного там в любом случае было бы достаточно: он обвиняет церковное начальство в подкупе чиновников, сравнивает его с гангстерской шайкой.

В упрощенной схеме Осипов был завербован и работал, как провокатор Малиновский – делал вид, что верит в Бога, а на самом деле – выполнял, что приказано. Однако его докладная 1951 г. дышит не атеизмом, а обличением клира. При этом происходила эволюция взглядов самого Осипова. В своих воспоминаниях он пишет о богоборческих настроениях, возникших у него после катастрофы в ЛДАиС на Пасху 1947 г., когда рухнула лестница, где скопились верующие (кстати, никто все–таки не погиб). Известный аргумент – как Бог мог такое допустить! «А еще – Боженька!» [242]

Осипова смущал, а затем и возмущал догматизм церковной среды, игнорирование логических аргументов, презрение к доводам разума, подмена высот христианской философии примитивными магическими суевериями. Он вспоминает, как митрополит Григорий говорил профессорам ЛДАиС: «В Церкви много такого, что противоречит и истории, и логике, что противно даже основным догматам христианства… Но будьте осторожны, не разрушайте благочестивых легенд… Народ ими живет, и их разоблачение может привести к катастрофе» [243].