Диссиденты, неформалы и свобода в СССР

„Демократы“ пытались выстроить вокруг „Нового мира“ клубную сеть с неофициальными обсуждениями, в которых принимали участие и известные, статусные фигуры, и молодежь, и такие идеологи, как Р. Медведев, Л. Карпинский, М. Гефтер и др. Эти же люди станут участниками аналогичных обсуждений второй половины 80-х гг. — уже более результативных в силу изменения общеполитической ситуации.

Старые либералы отстаивали лишь свое право нести во тьме свечу культуры. Не таковы были новые либералы. Г.Г. Водолазов вспоминает о размежевании в прогрессистах второй половины 60-х гг.: „К „демократам“ мы относили тех, кто уповал на „народную самодеятельность“, на „низовую, массовую демократию“. В „либералах“ у нас ходили те, кто иронизировал над возможностями „кухарок“ участвовать в управлении государством, делал ставку на „элиту“, на „избранных“ и уже тогда вовсю „тусовался“ с покрытыми легкой пленкой либерального лака широко мыслящими кремлевскими спичрайтерами и другими диссиденствующими из высоких кабинетов. „Новый мир“ и был той территорией, где, гонимые властью, собирались и те, и другие, и, слегка переругиваясь друг с другом, обличали бюрократию, деспотизм, и — каждый на свой манер — вели просветительскую работу. Мы, разумеется, были „демократами“ и были убеждены, что если, на обломках Забора к власти придут „либералы“, то ничего путного для общества не произойдет: просто один наднародный олигархический режим сменится другим — не столь, конечно, кровавым, но столь же недемократичным. Это наше ощущение тех лет получило полное подтверждение в перестроечные и постперестроечные годы“[425].

На советских либералов Г. Водолазов намекал и в своей книге „От Чернышевского к Плеханову“, имея в виду и своих оппонентов среди прогрессистов:

„Кто не знает, как строить, тому лучше не приниматься за разрушение. Так хоть какой-никакой, а домишко стоит; и худо-бедно, а живут в нем люди, какая-никакая, а все-таки крыша над головой, да и не так холодно, как на улице. А подожги его бестолковый человек — и сам будет мерзнуть на пепелище и других разорит; а тут еще найдется какой-нибудь предприимчивый деятель — да вместо дома построит что-нибудь вроде свинарника, да и поселит туда погорельцев, да за это еще с них три шкуры будет драть…“[426] (А что? Не предвидение ли это картины деятельности наших „либералов“ в эпоху „перестройки“ и „демократических реформ“?). И так далее, и так далее — все о том же и о том же — кто виноват и что делать? — и не в XIX веке, а здесь и сейчас.

Книга моя хорошо была понята и друзьями, и, конечно же, врагами. В „Вопросах литературы“ появилась на нее рецензия-донос под выразительным заголовком „Далекие аналогии“. Володя Лакшин (мы с ним стали потом и до конца его жизни были „на ты“) возражал мне, что с моей „узкой“ программой журнал был бы закрыт немедленно, а так — именно широта и некоторая размытость его идейной палитры позволяла ему держаться несколько лет. Я не соглашался, доказывая, что именно „интеллектуальное пижонство“, дешевое фрондерство „либеральных“ авторов журнала, их неопасные для Системы, но очень болезненные для отдельных сановников втыкания булавочек и шпилек в их мягкие места — именно эти штучки вызывали особое, личное раздражение представителей номенклатуры…»[427]

Теперь уже и реформисты делились на «наших» и «не наших»: «На литературно-критической и научной новомировской территории нашими были Михаил Лифшиц, Игорь Виноградов, Юрий Буртин, Игорь Дедков, Евгений Плимак, Александр Лебедев, Игорь Сац… Нам представлялось, что новомировцы либерального толка теснят наших единомышленников, и мы, молодые „демократы“, молодые друзья „Нового мира“ (может быть, несколько прямолинейно и наивно) видели свою задачу в том, чтобы по мере сил и возможностей способствовать превращению „Нового мира“ в журнал последовательно „демократического“ направления и ничего не имели бы против раскола с „либералами“. Нам хотелось, чтобы в „Новом мире“ не было ничего от либеральных тусовок самовлюбленных, обладающих титаническим самоуважением, празднословных столичных „интеллектуалов“, „интеллектуальных пижонов“ (ну, вроде нынешних завсегдатаев телевизионных пресс-клубов). Мы хотели, чтобы „Новый мир“ был интеллектуальным и организационным центром „демократической“, нацеленной на коренные социальные и политические преобразования партией. Мы хотели, чтобы „Новый мир“ Твардовского был наследником некрасовского „Современника“ и чтобы в нем были свои Чернышевские, Добролюбовы, Писаревы, Шелгуновы — короче, чтобы он был журналом современной революционной демократии (понимая „революционность“ не столько как вооруженно-кровавую борьбу, сколько как процесс коренного изменения существующего общественного строя, слома диктатуры партийно-государственной бюрократии и установления действительного народовластия)»[428].