– С Давидом всегда дело заканчивается чем-то таким. – У Карлы глаза наполняются слезами.
– При чем тут Давид! Давид ничего плохого не сделал! – Теперь я уже по-настоящему ору на нее, теперь я уже и сама похожа на сумасшедшую. – Это ты напугала нас всех до смерти своими бредовыми выдумками…
Потом я смотрю на тебя, Давид. Глаза у тебя покраснели, кроме того, кожа вокруг глаз и вокруг рта чуть глаже, чем должно быть, и еще она чуть краснее, чем должно быть.
– Уходи, – говорю я Карле, но при этом продолжаю смотреть только на тебя.
– Пойдем, Давид.
Однако твоя мама не стала тебя дожидаться. Она спускается по лестнице. Спускается и при этом держится очень изящно, очень прямо в своем красном платье, из-под которого на плечах торчат бретельки золотистого купальника. Я чувствую, как рука Нины, маленькая и мягкая, хватается за мою руку, но делает она это словно с опаской. А ты, Давид, с места не двигаешься.
– Ну, иди, догоняй маму, – велю я тебе.
Ты не споришь, ты вообще ничего мне не отвечаешь. Вид у тебя потухший и какой-то отрешенный. Меня беспокоит твоя неподвижность, но еще больше меня беспокоит сейчас Карла, поэтому я решаюсь сойти вниз и убедиться, что она действительно уходит. Однако спускаюсь я медленно, подлаживаясь под шаги Нины, которая ни за что не желает отпустить меня одну. Карла уже на кухне и, прежде чем выйти из дома, оборачивается и хочет что-то сказать, но натыкается на мой весьма красноречивый взгляд и исчезает, не проронив ни слова. Неужели это и есть нужная нам точка?
Мне трудно, ведь я не знаю, что именно надо искать.
И поэтому так важны детали.
Но как же я все-таки могла позволить им так быстро проникнуть к нам? Ведь я оставила Нину одну всего на несколько минут, к тому же она спала. Неужели это уже само по себе навлекло на нас такую опасность и граничит с безумием?
А куда нам спешить, Давид? Что, мой срок и вправду истекает?
Нина все еще стоит на кухне, смотрит на меня растерянно и старается своими силами одолеть страх. Я пододвигаю к ней табуретку, чтобы она села, и начинаю готовить полдник. Я сильно нервничаю, но так как руки у меня заняты делом, вроде бы можно обойтись без объяснений, а вместо этого немного подумать.
– А Давид тоже будет полдничать? – спрашивает Нина.
Я ставлю воду на огонь и бросаю взгляд наверх. Мне вспоминаются твои глаза, и сразу возникает естественный вопрос: неужели ты до сих пор все так же стоишь посреди комнаты?
Не знаю, сейчас, когда ты спросил, я понимаю, что напугал меня вовсе не ты.
А ты сам-то знаешь что, Давид?
Глянув в окно, я застываю на своей табуретке.
Я вижу тебя снаружи, в саду, и не могу понять, когда ты успел спуститься. Все это время я держала лестницу в поле зрения. Теперь ты подходишь к шлепанцам, которые оставила у бассейна Карла, берешь их и швыряешь в воду. Потом оглядываешься по сторонам и замечаешь полотенце и косынку Карлы, их ты отправляешь туда же. Рядом стоят мои босоножки и лежат мои очки, ты, разумеется, их видишь, но они тебя, судя по всему, не интересуют. Сейчас, когда ты оказался на солнце, я различаю пятна на твоей коже, которых раньше не заметила. Они довольно светлые, одно покрывает правую сторону лба и тянется вниз, захватывая почти весь рот, другие – на руках и ногах. А вообще ты похож на Карлу, и я думаю, что, если бы не пятна, ты был бы по-настоящему красивым мальчиком.
Я успокаиваюсь. Потому что ты уходишь, и как только ты окончательно пропадаешь из виду, я успокаиваюсь. Потом открываю окна и на минутку присаживаюсь в кресло в гостиной. Это удобное со стратегической точки зрения место, потому что оттуда хорошо видны ворота, сад и бассейн, и в то же время можно по-прежнему следить за тем, что делается на кухне. Нина сидит на той же табуретке и доедает маленькие печенья, кажется, она понимает, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы носиться вокруг дома, давая выход своей энергии.