– Мате не хотите? – Мужчины, сидящие за столом, приподнимают свои кувшинчики, а я пытаюсь угадать, не является ли один из них сеньором Сотомайором.
От мате я отказываюсь, и мы собираемся сесть в кресло, но тут откуда-то выходит Карла. Никто не предупреждает ее о нашем визите, а она так сосредоточенно думает о чем-то своем, что не сразу обращает на нас внимание. На ней белая накрахмаленная блузка, и меня почему-то удивляет, что сегодня из-под блузки не видны золотистые бретельки ее купальника.
Зачем? Что будет, если выйдет отпущенное мне время?
Карла при виде нас удивляется. Вернее, пугается, решив, что случилась какая-то беда. Она исподтишка поглядывает на Нину. Я спешу заверить ее, что все в порядке. Просто мне хотелось извиниться за вчерашнее и сказать, что мы уезжаем.
– Куда?
– Домой, – говорю я. – Мы возвращаемся в столицу.
Карла хмурится, и это меня огорчает, а может, заставляет почувствовать себя в чем-то виноватой, не знаю.
– Это из-за моего мужа, у него изменились планы, и нам приходится ехать домой.
– Так спешно?
Если бы мы уехали, не простившись, это было бы ужасным ударом для твоей мамы, и, несмотря ни на что, я рада, что завернула в контору и повидалась с ней.
Ну, что сделано, то сделано.
Совершенно неожиданно выражение лица Карлы меняется, теперь на нем не остается и следа от недавнего огорчения. Она вдруг захотела показать нам конюшню Омара, которая уже давно стоит пустая. Это совсем близко отсюда, объясняет Карла, по соседству с землями Сотомайора, мы запросто дойдем туда пешком.
Да, ты прав, снаружи действительно кое-что происходит, пока Карла старается уговорить нас прогуляться вместе с ней до конюшни. Я слышу, как у дома останавливается грузовик. Оба мужчины – те, что пили мате, – надевают длинные резиновые перчатки, потом выходят во двор. Оттуда до нас доносится новый мужской голос, надо полагать, это голос водителя грузовика. Карла говорит, что должна отнести бумаги, а после сразу же отведет нас к конюшне. И еще она просит, чтобы мы подождали ее возле дома. Но тут раздается непонятный шум. Что-то падает, что-то тяжелое и вроде бы пластмассовое, поэтому при падении оно не разбилось. Мы с Ниной выходим. Те мужчины сгружают бидоны, бидоны большие, поэтому зараз они могут взять лишь по одному в каждую руку и то с трудом. Бидонов много, целый грузовик.
Один бидон стоит у входа в сарай.
Самое важное?
Почему именно это и есть самое важное?
Нина садится на траву рядом с грузовиком. Она смотрит, как мужчины ловко разгружают его, и мне кажется, что она просто заворожена их работой.
Один стоит в кузове грузовика – он передает бидоны двум другим. Те по очереди их принимают и относят в сарай. Они пользуются вторым входом, тем, что побольше, хотя до него идти чуть дальше. Бидонов много, мужчины как заведенные ходят туда-сюда. Солнце уже припекает, но дует очень приятный свежий ветерок. У меня вдруг мелькает мысль, что это и есть наше прощание со здешними местами и что Нине хочется проститься именно таким образом. Поэтому я сажусь на траву рядом с ней, и мы вместе наблюдаем за разгрузкой.
Больше ничего, во всяком случае, больше я ничего не помню.
Не помню.
Я сижу буквально в десяти сантиметрах от моей дочки, Давид, между нами нет никакой дистанции спасения.
Я хотела бы задать тебе много вопросов про тот день.
С чем-то еще?