Дитя Дракулы

Годалминги по моему настоянию уехали. Я боялась, что подобные тяжелые сцены плохо подействуют на Кэрри, а ведь ей в ее положении совсем нельзя волноваться. Джек пока еще здесь и с профессиональным самообладанием делает все возможное, чтобы нас успокоить. Джонатан проводил врача, предварительно записав все рекомендации и с излишней пылкостью рассыпавшись в благодарностях за потраченное время и силы, и сейчас крепко спит, сморенный усталостью и вином, которое он продолжал поглощать бокал за бокалом даже после того, как профессора хватил удар. Я же не знаю, сумею ли вообще заснуть, когда Ван Хелсинг, этот мощный старик, лежит между жизнью и смертью в комнате над нами.

Но больше всего меня тревожит Квинси, бедный мальчик, для которого этот день должен был стать одним из счастливейших. Он даже не вскрикнул и вообще не выказал никаких признаков горя – просто весь побелел и молча ушел в свою комнату, один. Он увидел не только, как близкий человек, в известном смысле заменявший ему дедушку, страшно побагровел, затрясся и рухнул навзничь, но увидел также и душераздирающие последствия этого падения. Ибо когда мы подняли безжизненное тело профессора, то обнаружили под ним мертвого котенка Огюста, с раздавленным черепом, содержимое которого растеклось красной лужицей на полу нашей гостиной.

Часть I Падает черная тень

Из личного дневника Мориса Халлама

6 ноября. Сегодня мой последний день в старинном, очаровательном и совершенно порочном Бухаресте. Три недели я наслаждался всеми удовольствиями, которые он может предложить, и спускался в его фантастические глубины, как какой-нибудь новый эпикуреец[7]. Я предавался плотским утехам открыто, бурно и без малейшего зазрения совести. Как следствие, завтра утром я покину Бухарест и продолжу свои странствия по окраине громадного континента – двинусь глубже на восток, к Брашову и дальше. В оставшиеся же несколько часов постараюсь сделать свое прощание с этим городом незабываемым.

Конкретная причина моего отъезда банальна до зевоты. До сих пор все в отеле держались со мной весьма любезно, но сегодня днем управляющий довел до моего сведения, что мое непристойное поведение (вкупе с некоторой медлительностью в вопросах оплаты их бесчисленных счетов) сделало мое дальнейшее пребывание здесь крайне нежелательным. Таким образом, завтра я снова пущусь в дорогу и продолжу свои беспорядочные путешествия по глухой периферии Европы.

Пока я писал, за окнами стемнело – вечер зовет, я готов к прощальному выступлению в этом городе греховных наслаждений. Я направлюсь в старейшие кварталы, пройду по узким булыжным бульварам, где зримы следы страшных периодов военных вторжений и сопротивления, но сегодня повсюду громкая музыка, дешевый гашиш на каждом углу и мальчики еще дешевле. На пустошах бедности произрастают поистине редкие цветы, там нет ничего запретного, и человек может на время сбросить бремя среднего возраста и неудовлетворенности жизнью. Скинув маску обыденности, он может стать таким, каким был задуман: свободным и раскрепощенным.

* * *

Позднее. Вечер был восхитительный. В своей раскованной откровенности он снова показал мне, как в ясном зеркале, собственную мою душу. Я пишу эти беглые строки перед самым рассветом, в приподнятом настроении человека, упившегося всеми извращенными наслаждениями, которые здесь изобретаются с великим усердием и фантазией.

Разумеется, по возвращении в это временное жилище после подобных развлечений было бы странно не поразмыслить о принятых в прошлом решениях и о возможностях (жена, коттедж, профессия учителя), которые в далекой молодости я отверг из благородного желания жить жизнью, свободной от лицемерия. В последнем я премного преуспел, хотя и пришлось многим пожертвовать. О том, чем я был вознагражден за сделанный выбор, нагляднее всего свидетельствуют удовольствия сегодняшней ночи, включающие по-крестьянски добротные еду и напитки, возбуждающие вещества, запрещенные в более цивилизованных странах, и прехорошенького уличного мальчишку, купленного за сущие гроши. Сделав свое темное дело, я поцеловал его и продекламировал стихотворение Жида[8], которое он выслушал с притворным восхищением.

Я думал, что стать более приятным вечер уже не может, однако, сразу по выходе из ночлежного дома, куда меня привел оборвыш, я имел счастье узреть красивейшего молодого человека из всех, каких мне довелось встречать в этом веке.