Дитя Дракулы

Я молча кивнул, не осмеливаясь даже думать о том, какие выводы следуют из моего согласия. Лорд Годалминг предпринял натужную попытку встрепенуться и повеселеть.

– О господи! – воскликнул он. – Я совсем забыл.

– Забыли – что?

– Какая у нас пора на дворе. – Он поднял свой недопитый бокал красного вина. – Счастливого Рождества, Харкер.

Я повторил его жест.

– Счастливого Рождества, – сказал я более уныло, чем намеревался.

И в этом старинном привилегированном клубе мы соприкоснулись бокалами и выпили за наше счастье, окруженные мрачными призраками прошлого и полные страха перед грядущими днями.

Из личного дневника Амброза Квайра, комиссара лондонской полиции

24 декабря. До Рождества всего несколько часов – и как вы думаете, кто все еще корпит за рабочим столом, когда половина полиции уже вовсю предается кутежу? Не кто иной, как ваш покорный слуга. Такова цена предводительства. Такова плата за начальственную должность.

Работы у меня сейчас больше, чем когда-либо прежде. Что-то назревает в преступном мире, и между тремя главными лондонскими бандами разгорается необъяснимая вражда.

Я читал о подобном явлении, происходящем на равнинах далекого Серенгети[44]. Птицы-падальщики дерутся между собой при приближении крупного хищника. Стервятники слетаются, когда львы бьются насмерть.

Понятия не имею, почему мне пришла в голову столь яркая аналогия.

За минувшие две недели мне на стол легло добрых четыре десятка рапортов с сообщениями о жестоких столкновениях и крупных потасовках между участниками соперничающих группировок.

Ни один из преступников, которые в настоящее время содержатся у нас под стражей, не может пролить свет на дело. Дикерсон, знаю, роет носом землю, хотя на днях и позволил себе отвлечься на какого-то пропавшего психиатра, который, вне сомнения, просто-напросто сбежал с любовницей или смазливым мальчишкой-прислужником.

Как всегда, очень не хватает знаний и опыта старины Парлоу. Единственный преступник, согласный более или менее откровенно разговаривать с нами, это молодой Томас Коули – самая мелкая рыбешка из улова, – который до сих пор находится под стражей после инцидента в камерах. Он говорит о том, о чем молчат его более закаленные товарищи, а именно о том, что нервозность, охватившая банду, по крайней мере частично вызвана повторяющимся сном или кошмаром, который (по словам Коули) мучает всех до единого.

Во сне он видит какую-то тень. Приближающуюся темную фигуру. Белые зубы, блестящие во мраке.

Конечно же, я считаю все это чистой воды мелодрамой. Но вот что… да, вот что действительно любопытно. Незадолго до того, как взяться за дневник, когда я усердно работал над грудой бюрократических бумаг, я вдруг на минуту потерял концентрацию внимания и погрузился в подобие дремы. Многого уже и не вспомню, но определенно помню, что образы, проносившиеся передо мной во сне, в точности походили на видения, которые описывал молодой Коули.

Совпадение, конечно же. Просто совпадение, и ничего больше!

И все же.

Новый год не за горами. Возможно, тогда этот морок и дурные мысли развеются. Так ведь? Да, непременно развеются.

Из личного дневника Мориса Халлама

25 декабря. Никогда прежде не позволял я распускаться во мне цвету ревности. Никогда семена зависти не приживались, и споры алчности не укоренялись в моей душе. Разумеется, не кто иной, как мистер Шон, изменил мои многолетние привычки, сломал мои твердые принципы и вскормил во мне «чудище с зелеными глазами, глумящееся над своей добычей»[45].

Странствия привели нас в Париж, где Габриель обзавелся новым другом.

Имя счастливца Жюль Дюмон. У него гладкие симметричные черты лица и неплохое атлетическое телосложение. Рядом с Габриелем он что ломовая лошадь рядом с чистокровным скакуном. Тем не менее мой друг находит большое удовольствие в его обществе. Дюмон – полицейский инспектор парижской жандармерии, каковое обстоятельство, похоже, добавляет ему какого-то извращенного очарования в глазах мистера Шона.

Мы проживаем поблизости от Нотр-Дама, в приятном отеле со свободными нравами, исповедующем принципы конфиденциальности, неразглашения и полной сохранности любых сведений частного характера. Именно вследствие такой политики заведения и случилось так, что сегодняшним праздничным утром, зайдя в спальню мистера Шона по пробуждении, я застал его практически на месте преступления с мускулистым фараоном. Хотя Дюмон быстро прикрылся одеялом, я успел заметить у него на левой ляжке красную сырую ранку от свежего надреза.

Габриель рассмеялся. Потом потянулся к прикроватной тумбочке и кинул мне золотую монету.

– Счастливого Рождества, Морис! Вот твой подарок. А теперь будь умницей, оставь нас, а? Почему бы тебе не выйти на улицу и не найти себе кого-нибудь?

Месье Дюмон по-шакальи оскалился, а Шон рассеянно похлопал пальцем по заживающей глазнице.

– Да. Пожалуй, так и сделаю, – кивнул я. – С праздником вас обоих. – После чего удалился прочь со всем достоинством, на какое был способен.