Дитя Ее Высочества (СИ)

Юная супруга бросила на подругу столь выразительный взгляд, что та моментально прочувствовала собственную умственную неполноценность и задвинулась за спинку кресла, стараясь занимать как можно меньше места.

- Кстати, что там с егерем, который с нами на охоте был? - поинтересовалось Ее Высочество, пряча свое смущение от всеобщего непроходящего восхищения в бокале с вином.

- Скончался, бедолага. Упился прокисшей брагой, облевал всю конюшню и помер, - сообщила герцогиня, усиленно пытаясь стать бесплодным, но крайне полезным духом.

Губы принцессы дрогнули в чуть заметной, но весьма довольной, улыбке. К сожалению, она не видела, что ее супруг в данный момент тоже изволил улыбаться. Иначе бы настроение прекрасной Лареллы подпортилось.

А Дарин действительно улыбался, пряча столь несвойственную ему мимику за краем кубка, невольно зеркально копируя жест собственной супруги. Зеркально - потому, что принц изволил быть левшой, что создавало множество проблем его соперникам. Причем, эту свою особенность он трудолюбиво прививал себе едва ли не с младенчества. Что, конечно, говорило о крайней степени упрямства и незаурядной силе воли, которыми обладал Его Высочество.

- Если мы получим девчонку, то эта стерва будет плясать под мою дудку, - довольно протянул он. - Главное - найти ребенка.

- Дарин, может, сведения не так уж и верны? - пролепетал герцог Анкала.

Он уже жгуче жалел, что передал сплетню брату и привел к нему болтливую служанку. Обычно, загоревшись какой-то идеей, принц просто переставал замечать препятствия. И Отец в непостижимой мудрости своей наградил его упорством, граничившим с помешательством.

Например, поняв, что Нирер станет отличной гаванью для торговых кораблей, приплывающих в королевство, принц не пожалел сил, чтобы превратить прибрежный городок в эту самую гавань. И как-то не заметив, что между Анкалами и вожделенной территорией лежит еще и княжество Орг. Впрочем, княжество никто долго не оплакивал. Включая его население, от которого едва пара тысяч человек осталось.

- Верны. Убеждён, что верны. Задницей чувствую, - заверил брата галантный и утонченный принц.

- Но ты же сам говорил, что она пришла к тебе девственницей, - робко попытался возразить Далан.

- Я был пьян, - в своих ошибках Дарин признавался крайне неохотно. - Подсунь мне тогда кобылу, я и ее бы за девственную принцессу принял.

- Если ребенок существует, то его необходимо отыскать, - подал голос король.

Который, в принципе, их разговор слышать был не должен. Собственно, за шумом, стоявшим в зале, братья, сидящие рядом и наклонившие голову друг к другу, и себя-то слышали с трудом. И, вообще, Его Величество, снисходительно наблюдающий за придворными, у которых бурный восторг от благочестия Их Высочеств уже сменялся вполне здоровым желанием поесть и хорошенечко выпить, прислушиваться ни к чему не должен был.

- Девочка может стать не только прекрасным рычагом воздействия на твою супругу, Дарин. Но и поводом ставить условия Империи. Так что, отправляйтесь в паломничество с моим благословением, - закончил король.

Его братьям не оставалось ничего, как только поклониться, полностью подчиняясь воле Его Хитрого и Злопамятного Величества.

***

На следующее утро, едва солнышко подрумянило горизонт, столица славной страны Анкалов вновь содрогнулась от колокольного звона. Но, на сей раз, он звучал не радостно и празднично, а торжественно, размерено, призывая души обдумать свои грехи и раскаяться.

И вновь от королевского дворца до собора двигалась процессия, будто повторяя свадебный кортеж. Но теперь это было не шествие молодости и любви, а дорога страданий и искуплений. Впереди, важно, как селезень, ведущий за собой неразумных утят, переваливался с боку на бок епископ.

На сей раз ему пришлось обойтись без ослика. Поэтому святой муж был, наверное, единственным, кто в этой процессии по-настоящему страдал. Ибо короткие и толстые ножки его давно разучились даже просто поддерживать не в меру раздобревшее в богоугодных ограничениях тело. А теперь их заставляли еще куда-то нести без малого четыре центала[2]. А ножки - не ослик, они не казенные.

Но все дурное непременно имеет и обратную, положительную сторону. Невыносимые страдания епископа отразились на его лице такими терзаниями, которым бы позавидовали и первые мученики. И уже по этой причине процессия была овеяна атмосферой святости и смирения.

За святым отцом следовали все те же представители монашеских орденов. Сегодня они были облачены в рубища[3]. Головы их с выбритыми проплешинами тонзур были увенчаны веригами[4]. И на спинах всех без исключения святых братьев проступала кровь из ран, нанесенных во время самобичевания.

Такое смирение плоти вызывало уважение у простого люда, скромно и чинно расположившегося на тротуарах. Но столь суровые меры горожанам были непонятны. И, поэтому, монахам вновь не удалось завоевать всеобщей любви. Спасибо, хоть очистками и овощами не кидались. Иначе бы светлое шествие и вовсе превратилось бы в путь тех самых великомучеников.