Перед тем как рассесться по экипажам, юные супруги отошли в сторону. О чем они говорили, нежно взявшись за руки - нам неизвестно. Так как за звоном колоколов даже люди с очень тонким слухом ничего различить не смогли. Но, с явным трудом расплетя с любимым мужем пальцы, принцесса поразила свидетелей особо одухотворённым и умиротворенным обликом. Принц же, по своему обыкновению, был мрачен. Впрочем, другого от них и не ждали.
Глава 7
О суровости монастырской морали и последствиях сельских танцев
«Что ж? Это было, конечно, забавно. Но смысла действа я так и не поняла…» - задумчиво протянула юная принцесса, поправляя задранные юбки.
Запомни на будущее, дружок: найти свободу гораздо сложнее, чем ее потерять. И монастыри эту уже несколько избитую, но далеко не протухшую истину подтверждали в полной мере. Но нас с тобой сложно понять, что представлял собой оплот чистоты и набожности в те просвещенные, романтичные, но несколько неспокойные времена.
Первой целью любого такого богоугодного заведения было не вознесение молитв, лечение страждущих и помощь нуждающимся, а предоставление надежного укрытия тем, кто во время в в лесах скрыться не успел и мог попасть под сведение личных счетов сиятельных рыцарей. Несомненное благородство которых было столь высоко, что они порой просто не замечали маленьких, несчастных и трудолюбивых крестьян. Хотя, возможно, что во временной слепоте господ была виновата их сиятельность.
Неважно это. А важно то, что доказывая друг другу, кому принадлежит лесок за ручьем, или кто кого на пиру брагой облил, они порой увлекались и выжигали деревеньки соперника дотла. Не гнушались лорды, а, тем более, их солдаты и поваляться с деревенскими девками, забыв предварительно их согласия спросить. Бывало и такое, что несогласную сначала топориком уговаривали, а только потом на сеновал тащили. Недаром же считается, что труп еще сорок минут после смерти женщиной остается.
Ну, с мужиками тоже особо не церемонились. Конечно, по сеновалам их таскали все же реже, чем девок. А вот с топором они знакомились гораздо чаще. А еще чаще с костром. Потому как всем известно, что деревенские мужики народ прижимистый и скуповатый. И пока его пятками в костер не сунешь, где он горшок с медяками, на черный день припрятанный, закопал, ни за что не узнаешь. Несправедливо же это! Какой день может быть чернее, чем приход бравой дружины соседнего барона? Сами должны свои жалкие монеты с поклонами выносить. Так нет же, жались.
Потому уважающий себя монастырь и начинался со стен, которыми не всякий замок похвастаться мог. Конечно, святые братья и сестры, возьми кто обитель в осаду, врагу лютому на голову только содержимое ночных горшков вывалить способны были. Но, как показывает опыт, хорошие стены позволяли дождаться прихода лорда с воинством, а то и короля с армией. Но чаще, конечно, враги, заскучав, сами восвояси убирались. Делать им, что ли больше нечего, кроме как под какими-то стенами торчать?
Ворот у такого укрепления благодати было, чаще всего, двое или трое. Точнее, ворота и калитка. Большие воротины открывались редко. Только если кто из знатных решал обитель посетить: благородный лорд или леди, епископ, аббат или иная особо важная персона. «Черная» калитка и калиткой-то не была, а чаще окошком таким в стене, деревянным щитом забранная. В это окошко убогим и сирым подаяние выкидывали - продукты да объедки всякие.
А поскольку монастыри нередко на холме стояли, то такое окошко и смотрело на самый крутой его склон. Чтобы всякая богоудная, но дурно пахнущая шваль под стенами не толпилась и внутрь не лезла. А подаяние, потихоньку-полегоньку, по склону попрыгав, до просящих само доскачет.
Ну и, собственно, еще одна калитка - для повседневного пользования. Только вот на ночь она накрепко запиралась лично настоятелем. И до утра можно было обаукаться и удолбиться - все равно тебе никто не откроет. Но и изнутри ее без ключей не отомкнешь, потому как ключи у настоятеля оставались. Вот и получается что выбраться из монастыря делом было совсем не простым.
Монастырь спал. Лара дождалась начала полунощницы[1], наблюдая сквозь дверную щель как послушницы и старые монахини, позевывая, то и дело наступая на полы собственных ряс, направились в церковь. За два дня пребывания в монастыре она уже успела усвоить, что его обитательницы ночные службы обожают. Но отнюдь не потому, что их любовь к Матери именно ночью достигала каких-то особых высот.
Просто те, кто молился на поздней службе, избавлялись от необходимости вставать в пять утра и могли спокойно спать до десяти. Во вторых, полунощница была единственной возможностью выспаться. В храме, в отличие от келий, в которых даже летом стоял склепный холод, было тепло.