Чем младше ребенок, тем эта связь прочнее. Но предшествующая смерти болезнь в каком-то смысле уравнивает и подростка, и дошкольника в их неземной детскости и одновременно взрослости.
Вот случай, услышанный мной от одной мамочки в больнице. В одной палате или в одном отделении с ними, я точно не помню, лежала девочка лет пяти. Лечилась она давно, но безуспешно. Состояние ее ухудшалось, и в какой-то момент ее перевели в детский хоспис. Там она довольно долго получала поддерживающее лечение. И вот однажды сказала: «Хватит». Возможно, она говорила это и раньше, как и многие дети, но, поддавшись на уговоры родителей или врачей, соглашалась продолжать лечение. Но на этот раз ее «хватит лечиться, хочу домой» было сказано так, что родители согласились с ее просьбой (или решением?), врачи прекратили терапию и отпустили их домой.
Насколько я помню, дома она побыла недолго. В один из дней она попросила позвать родственников и близких. Когда они пришли, она простилась со всеми. Потом попросила, чтобы папа взял ее на руки. И так, на руках у него, умерла.
Горе
В самом начале своей книги мама Изабель пишет:
«Горе не приближает к ушедшему, а удаляет от него. Нельзя ясно видеть глазами, которые застилают слезы. Но потом прозреваешь», — писал Клайв Стейплз Льюис, вспоминая свои переживания после смерти жены.
У горюющего человека обнажаются все присущие ему особенности характера, иногда неожиданные для окружающих. Если до этого какие-то из них были незаметны, например сдерживались правилами приличия, то теперь на такую защиту нет сил. Скрытое высвобождается, слова выходят наружу.
Мама Миши, молодая мамочка из отделения онкологии, была приветливой и дружелюбной. Как обычно бывает, нашла себе более подходящих по возрасту собеседниц и общалась в основном с ними. Бегали вместе покурить на улицу, по очереди присматривали за детьми. С врачами и медсестрами тоже ладила. Даже когда сын попал в реанимацию и было понятно, что он может из нее не вернуться, общалась «как обычно». Сынок из реанимации вернулся, но в бессознательном состоянии. Не смотрит, не говорит, только дышит с трудом, с кислородной маской. Лечение, даже поддерживающее, не приносило результатов, и ребенка стали готовить к выписке. Она плакала, но по-прежнему «сохраняла лицо». А вот когда пришло время уезжать, запас сил кончился. Она начала проклинать всех и вся: отделение, врачей, медицину, конкретных людей, желая, чтобы и с их детьми произошла беда. «Такого мы никак от нее не ожидали», — говорили врачи.
Миша прожил дома еще неделю. Успел со всеми попрощаться и уснул навсегда. Потом, примерно через месяц, она приезжала в отделение, за бумагами и просто повидаться со знакомыми мамочками. Не знаю, просила ли она прощения за свои слова. Но было понятно, что волна злости и ненависти, захлестнувшая ее в тот день, прошла.
Воспоминание живет вечно
На первый взгляд, память — способность души отдельного человека, лично ему принадлежащая. Зачем нужна память? Она дает доступ к прошлому, к тому, что было с нами. Но ведь и умерший человек в прошлом. Значит, вспоминая о нем, мы получаем возможность вернуть что-то из той жизни, которую он разделял с нами, и разлука, вызванная смертью, преодолевается.
Но тут вновь приходит страх: а смогу ли я хранить память всю жизнь? Хватит ли у меня сил помнить именно человека, а не созданный мной образ? А даже если и хватит, что будет потом, когда не станет меня? Что станет с памятью о нем? Исчезнет вместе со мной? Неужели?!
Нет, не исчезнет. Потому что память — это не просто свойство психики отдельного человека. Мы можем посмотреть на нее как на способность человечества в целом, и тогда она предстанет как отражение в каждом из нас надындивидуального, соборного единства людей, событий, всего живого на земле, хранящего все, что было: события, лица, имена, опавшие лепестки цветка, красоту звездного неба и дыхание моря…