Дитя клевера

– Здравствуй, Дот! Значит, вернулась, – растерянно промямлил он и потянулся к жестянке, в которой хранил свои самокрутки.

Дот молча кивнула.

– А ты… – начал он и запнулся, нервно сглотнув слюну.

«И чего это он так нервничает?», – раздраженно подумала Дот. Интересно, что он хотел спросить у нее? «Все еще злишься? Сильно переживаешь? Плохо все перенесла? Расстроена? Убита горем? Все вместе, папа! Все вместе!»

– Садись за стол, Дот! – разрядила атмосферу мать, придвинула к ней тарелку с тостом и жареными яйцами и тут же скрылась на кухне, чтобы заварить чай. Дот села за стол, взяла в руку вилку и уставилась на тарелку с видом человека, не понимающего, что ему делать дальше.

Джоан поставила перед ней чашку с чаем.

– Не проголодалась, дорогая?

Дот безмолвно взглянула на мать. Ну и что из того, что проголодалась? Все равно ведь кусок не лезет в горло. Там словно кляп какой-то торчит, не позволяя глотать пищу.

Она отхлебнула немного чая. Родители уединились на кухне, о чем они там беседовали, сказать было трудно. Их голоса едва долетали до комнаты, в которой осталась Дот. Единственное, что она услышала, так это то, как отец отчетливо произнес:

– Совсем не в себе! Чокнулась, что ли?

И кажется, впервые за всю свою жалкую жизнь ее отец был очень близок к истине.

Целых десять дней Дот провалялась в кровати. Одна. У нее не был сил на разговоры с кем бы то ни было. Ей не хотелось есть, и стоило ей взглянуть кому-то в глаза, как ее тотчас же начинало трясти. Она таяла буквально на глазах. Отовсюду торчали одни кости, и ночами она беспокойно ворочалась с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, и все никак не могла найти нужного положения, цепляясь то тазом, то своими худыми ягодицами, то голенями прямо за остов кровати. Тонкий матрас никак не спасал от таких прикосновений. Груди вначале воспалились, набухли, продолжая исправно выдавать никому не нужное молоко. Все старые тряпки, фланелевые ночные рубашки – все было постоянно мокрым. Но постепенно молоко стало уменьшаться в своих количествах, а потом и вовсе пропало. И это вызвало у Дот новый взрыв отчаяния. Ведь именно с этого момента она уже физически перестала быть матерью Соломона. Связь между ними оборвалась окончательно. Раньше, лежа в кровати, она рисовала в своем воображении всяческие фантастические картины. Вот Дьюбосы внезапно появляются на пороге их дома, вручают ей из рук в руки прогулочную коляску, а в ней лежит ее сын, облаченный в голубой прогулочный комбинезон, и немного хныкает, потому что уже успел проголодаться и хочет есть. Мальчик плачет до тех пор, пока она не берет его на руки и не прижимает к своей груди. И все у них будет хорошо… до тех пор, пока она будет гладить его по головке и слегка взъерошивать ладонью его темные кудряшки. Но теперь молоко у нее пропало, и фантазировать больше было не о чем.

Однажды утром, когда Дот, с трудом переставляя ноги, спустилась вниз, на кухню, чтобы вскипятить себе немного чаю, со двора неожиданно зашел отец. Они с отцом все еще испытывали некую неловкость, случайно сталкиваясь друг с другом. Дот вообще сомневалась в том, что она сумеет когда-нибудь забыть те жестокие слова, которые бросил ее отец в разгар их ссоры. Они до сих пор жгли ее каленым железом, оставляя незаживающие раны на сердце и в голове. При виде отца она лишь поплотнее запахнула полы халата, словно халат – это ее последняя защитная линия, и безмолвно уставилась в пол.

– Посмотри, что я только что нашел! – Отец с улыбкой протянул к ней руку.

Дот глянула на его ладонь. Там лежала огромная морская раковина, которую когда-то, давным-давно, дедушка подарил ей, тогда еще совсем маленькой девочке. Дот была уверена, что эта раковина исчезла бесследно.

– Я, должно быть, отнес ее в сарай, и она провалялась там с прочим мусором много лет. Вечно она мне попадалась под ноги! Однажды чуть не упал, споткнувшись. А в другой раз она отскочила из-под ноги и угодила прямо мне в лоб. – Отец рассмеялся и замер в ожидании ответной реакции дочери.

Дот не обронила ни слова в ответ. А ведь случись эта находка несколько месяцев тому назад, и все было бы совсем по-другому. Она представила себе, как бы они принялись подкалывать друг друга, шутить, смеяться.

«Кто знает, папочка, может, она хотела перетряхнуть твои мозги в лучшую сторону!»

«Ах ты негодница! Ты как разговариваешь с отцом?»

Но все эти веселые перепалки теперь остались в прошлом. Да и есть ли хоть какие-то поводы для веселья в ее нынешней жизни, уныло размышляла про себя Дот.

Забыв про чайник, который уже призывно свистел на плите, она взяла раковину с ладони отца и, прижимая ее к груди, медленно побрела к себе наверх.