Дитя клевера

Усевшись на кровать, она расправила полы халата и положила на них раковину. Потом стала осторожно водить пальцем по ее контурам, задерживаясь на всех изгибах и бугорках. Покончив с внешним осмотром, Дот перевернула раковину и потрогала рукой гладкую поверхность внутри, посверкивающую бледно-розовым перламутром. Красивый цвет, да и сама раковина… совершенное творение природы. Трудно поверить, что такая дивная вещь создана не человеком. Она попыталась засунуть руку еще глубже. Интересно, что за диковинное существо обитало в таком красивом доме? Говорят, всех этих морских моллюсков в некоторых странах даже употребляют в пищу. Но этот моллюск наверняка был просто огромным. Такая преогромная порция на очень-очень большой тарелке.

Дот отбросила волосы с лица, потом взяла раковину обеими руками и поднесла ее к уху. Закрыла глаза и прислушалась. Вот оно! Рокот прибоя, шум ветра над океаном, волны накатывают друг на друга, разбиваются о скалы и устремляются к берегу. Она слышит голос моря! Несколько минут она сидела неподвижно, пытаясь различить еще какие-то звуки в этом незатихающем шуме. Вдруг она расслышит голоса людей – и тех, что в море, и тех, кто на берегу? И вдруг ее осенила совершенно невероятная мысль. Но если она сейчас слышит, как шумит и волнуется море, то, вполне возможно, те люди, которые на берегу, тоже могут услышать ее. А почему нет? Такой вот беспроводной телефон, который сотворил для нее морской моллюск, обеспечив двустороннюю связь с тем клочком земли, где по утрам пьют свежий ананасовый сок, а на завтрак подают тушеное мясо с зеленью каллалу.

Она улыбнулась собственным мыслям и поднесла раковину к губам.

– Привет! А я нашла свою раковину, представляешь? Оказывается, все это время она валялась среди хлама в старом сарае, куда ее забросил отец. Он там все свое старье хранит. Я уж и не думала, что когда-нибудь увижу ее снова. Я должна тебе кое-что сообщить. Я родила ребенка. Неожиданно, да? Но я говорю все как есть. Я родила ребенка, мальчика. Его зовут Симон. Вообще-то первоначально я назвала его Соломоном, но теперь он Симон. Он не со мной. Мне пришлось отдать малыша. Его усыновила одна богатая супружеская пара. Ему у них будет хорошо. Его приемный отец – университетский профессор, весь такой умный… Я знаю, у Симона будет хорошая жизнь. Я уверена в этом… Но если бы ты знал, как мне не хотелось отдавать нашего сына в чужие руки… У меня до сих пор душа болит, как подумаю о нем. Он такой красивый! И так похож на тебя!

Наконец-то у Дот появился постоянный собеседник – морская раковина. А больше ей никто и не был нужен. Она по-прежнему продолжала сторониться всех домашних. Украдкой заглядывала на крохотную веранду, словно злодей, пробирающийся в дом со злым умыслом, старалась незаметно проскочить из своей комнаты в ванную и обратно, моля Бога лишь об одном – не столкнуться носом к носу с родителями. Единственный человек, кто не замечал всех перемен, происходивших в доме, – это сестренка Ди. Девчушка, как и раньше, врывалась в комнату Дот безо всякого предупреждения. Возвратившись из школы, тут же торопилась поделиться с сестрой своими последними новостями, а заодно и продемонстрировать текущие успехи в деле освоения таблицы умножения. Причем для Ди не имело никакого принципиального значения, участвует ли в разговорах сама Дот. Чаще всего ей просто нужна была аудитория, хоть какой-то слушатель, который бы внимал ее рассказам. Но вот однажды вечером, когда она безупречно, без единой ошибки, продекламировала старшей сестре всю таблицу на восемь, не получив ни слова в ответ, не говоря уже о похвале, Ди вдруг неожиданно сказала:

– Ты плохо выглядишь, Дот! Неужели у тебя снова начали болеть гланды?

А тут еще Барбара нагрянула. Дот уже пробыла больше двух недель в родительском доме, когда новость о том, что она вернулась из Кента, дошла наконец и до ее подруги. В тот вечер, когда она услышала на лестнице веселый голосок Барбары, щебетавший о чем-то с ее матерью, Дот в первую минуту готова была прикинуться спящей или даже вообще прогнать ее прочь. Она не хочет встречаться с Барбарой! Пока не хочет… Да и захочет ли когда-нибудь? Это еще большой вопрос. Но, по-видимому, мама считала иначе.

– Проходи, Барбара! Правда, она вся простуженная такая… но она будет рада увидеть тебя. Очень рада…

Мама солгала, по крайней мере, дважды: и насчет ее простуды, и насчет радости. Впрочем, чуть больше лжи, чуть меньше – сейчас это уже не имеет никакой принципиальной разницы. Вокруг нее и так громоздятся горы, залежи лжи. Этой ложью забита вся ее голова, она проникла в самые дальние извилины ее мозга, и от нее никуда не деться.

Барбара осторожно постучала, не дожидаясь приглашения входить, взялась за дверную ручку и влетела в комнату. А уже в следующую секунду она стояла рядом с кроватью Дот.

– Привет, подруга! Давненько же мы не виделись!