Дитя короля

— Я их убила, Эмилиан. Какая любовь? Какое счастье? Чем я лучше Марьяна, который бил меня десять лет и уничтожал всех, кто смел на меня смотреть? Я такой же зверь. Я просто так их лишила самого ценного. У них были семьи? У этих воинов были дети? — она захлебывается словами, кусает губы до крови, заламывает руки, что покрылись яркими разломами драконьей сущности.

— Не кори себя, Дара. Ты была не в себе, — хочу обнять ее, но она снова выставляет ладонь.

— А вдруг муж тоже был все это время не в себе?! — ее крик разбивается у меня за спиной о стену, не успев превратиться в эхо. — Марьян был таким до Жатвы?! Говори правду, Эмилиан.

Я застываю огорошенный, будто меня окунули в лаву. В словах асманы есть зерно истины, но признать, что брат был во власти иллюзий, я не могу, не смею. Дара не переживет, не справится сейчас с таким ударом. Я вынужден обмануть или не договорить правду:

— Это не имеет значения, вспомни о ребенке…

— Молчи! — она перебивает, в глазах горит глянцевая зелень, а губы сжимаются в нить. — Значит, не был… Как ты можешь любить такое чудовище, Эмилиан?

Дарайна смотрит, пронзает взглядом, а я подаюсь снова к ней и плевать, что она выставила угрожающе руки. Я не отпущу ее, не позволю сломаться, не позволю снова оступиться.

— Послушай, — отмахиваюсь от ее метких ударов, что в воде кажутся просто нежными шлепками, — ведь их не вернешь, а, если продолжишь волноваться, ты можешь снова сорваться. Дара, наш мир жесток, это не Земля, здесь нельзя бездумно оглядываться назад. Все что было — в прошлом. Все что будет — в будущем.

— Как и Марьян?

— И он тоже, в прошлом, — киваю и тянусь пальцами. Дара подрагивает, но позволяет мне прикоснуться. Ее кожа жжется, обжигает.

Немного раскрываю сан’ю, взываю к стихии воды, и колючки льда распускаются по моим рукам и накрывают плечи невесты. Она тяжело выдыхает и ныряет в мои объятия.

— Я… — горько плачет и царапается, — не хочу больше убивать, я не хочу. Останови это, прошу тебя…

— Этого и не будет, ты научишься контролю, просто слушайся меня, — приподнимаю ее подбородок и заставляю посмотреть на себя. Она жмурится, выдавливая ручейки слез, кусает губы, а я наклоняюсь и ласково провожу языком по контуру. — Вот увидишь, любовь творит чудеса.

Позже, когда отношу невесту в спальню, выхожу на балкон и всматриваюсь в серп месяца. Что-то душа не на месте, и гадкое предчувствие горчит на кончике языка.

— Эмилиан, — рассекает ночную тишину тревожный голос внизу.

Посылаю пучок маруний. Они разбегаются вокруг Месса золотым кольцом и освещают теплым светом его осунувшееся лицо.

— Что, советник?

— До утра не подождет, мой король. Я должен тебе что-то показать.

И, когда мы спускаемся в подвал, а сердце мое срывается в галоп, я понимаю, что следующие десять шагов вниз — это добровольное погружение в трясину, потому что за решеткой камеры, забившись в угол, сидит мой брат.

Глава 55. Дара

— Давай! — Эмилиан сдержан, холоден, даже когда тонкое лезвие кинжала входит в плоть его ладони и рассекает кожу, выталкивая через разрез ленточки крови. — Ты делала это десятки раз, Дара.

— И каждый раз ты терпел боль слишком долго, — ворчу и, покачиваясь на налитых ногах, подхожу ближе, осторожно беру руку Эмилиана снизу, позволяя крови стекать по запястью, накрываю рану второй рукой и взываю к сан’ю.

Живот за месяц еще вырос, и передвигаться я стала, как уточка, но зато давно прошла утренняя тошнота, вернулся аппетит, появились силы много читать и заниматься растениями, а еще я научилась многим магическим заклинаниям и приемам водной стихии: замораживать, делать волны, рассеивать капли, превращать воду в пар, даже выставлять ледяной щит и блокировать магические удары. Только вот лечение пока давалось тяжело, вечно я срывалась и выдавала что-то другое. Я не могла освоить даже самое простое затягивание мелкой раны, а Месс поднял на ноги того, кто стоял одной ногой в Темном Измерении. Я тоже хочу, на всякий случай, вдруг кому-то из близких нужна будет такая помощь. Хотя Эмилиан запретил мне изучать то сложное заклинание, говорил, что я не выдержу — слишком оно мощное. Но пусть говорит, я все равно смогу. Когда-нибудь.

А сейчас вернемся к простому лечению…