Дитя короля

Наклоняюсь над мужчиной. Из его мерзких тонких губ идет кровь, нос свернут в сторону, глаза испуганно смотрят на меня и не моргают, только хрип вырывается из груди бывшего мужа.

— Я бы пощадила тебя, если бы в тебе было хоть что-то живое. Но ты давно умер, Мариан! Так отправляйся в Темное Измерение! — я замахиваюсь и вбиваю цветок в его грудь, с хрустом ломая ребра, и отдаю всю свою магию в его сердцевину. До капельки. Выжимаю искру, использую сан’ю, выталкиваю эльфийскую силу — ассаху и дополняю коктейль сплетением орков. Наклоняюсь, чтобы Мариан, посиневший от боли, услышал: — Из-за тебя тварь я потеряла то, что могла обрести. Захлебнись ты в своей магии! — и добиваю его еще одним толчком и заклинанием мощности «Санзишн!». Это умножает выброс в несколько раз, но грозит мне смертью опустошенного мага. Плевать, лишь бы эта мразь не ходила по земле.

Меня оттягивает назад, магия внутри цветка загорается белым светом, а затем взрывается и схлопывается, оставляя на месте изверга только пыль.

***

Наверное, я разучилась плакать, потому что бродила по комнате, как тень, и не могла выдавить и слезинки. Эмилиан несколько раз приходил, но я его даже на порог комнаты не пустила. И следующие несколько дней отказывалась от еды и почти не спала.

Стигма сильно пекла под кожей: разрушилась до сердцевины и оставила пульсирующую точку в центре, а вокруг чернел каркас от прежнего цветка, будто тату-мастер с кривыми руками сделал мне наколку. Почему метка замерла, я не знаю, но легче мне не становилось.

Без магии, без силы воли, я стала просто мешком с костями.

Тимеран возился около меня уже несколько дней, проверял ребенка и убеждал, что с ним все в порядке, а вот со мной… Да плевать, что со мной. Главное, что Марьян мертв. Я сама себя спасла, а всплеск магии был такой силы, что червоточина в Мэмфрисе закрылась. Осталось только выгнать нечисть, что пробралась в мир живых. Города все еще страдали от нападений, и границы трещали. Беженцы подступали сотнями-тысячами душ под стены Тисс-мена.

— Дара! — врывается в комнату Айвер. Встревоженный, распатланный и красный, как рак. — Он уезжает. Останови его. Скажи, что любишь!

И у меня ничего не екает. Встаю и подхожу к окну, вижу, как Эмилиан садится на вороного коня и проговариваю холодно:

— Пусть едет, мне все равно.

— Да нет же! — ярится Айвер и машет руками. — Ты не понимаешь. Он ведь на смерть идет, чтобы тебя освободить. Дара, останови его! Признай, что любишь.

— Не люблю, — и это правда. Если бы что-то поменялось, я бы почувствовала, метка бы сказала нам обоим об этом, но… Она молчала, а видеть предателя и обманщика я до сих пор не хотела.

— Твою ж мать! Что за тупость, сестра? — злится Айвер. — Я тебе тоже, значит, не нужен? Если хранить нечего, брака больше нет, я могу удалиться?

— Да, — отвечаю все так же холодно. Смотрю куда-то на горизонт, а потом перевожу взгляд на короля, что развернув коня, поднял голову и смотрит в мое окно. На его оголенной груди алым пышным цветком горит стигма истинной пары. Он прикладывает ладонь к груди и шевелит губами. Три слова разобрать не сложно, но я отворачиваюсь и ухожу в глубь комнаты и впервые за столько времени что-то внутри начинает колоть. Так сильно, так ярко, что я бросаюсь снова к окну, но Эмилиан уже затерялся в многотысячном войске.

Грохот копыт, рев воинов, и яркая боль у меня в груди.

— Признай, что любишь, — говорит Айвер, застывая рядом.

— Уходи. Мне никто не нужен.

Мужчина прищуривается, склоняет голову, проводит растопыренной ладонью от виска до виска и быстрым шагом идет к выходу. Поворачивается у двери:

— Как прикажете, моя королева, — и тихо исчезает.

Закат утаскивает хвост огромного войска, а я гляжу куда-то в небо и понимаю, что моя жизнь потеряла смысл. Но это временно, ведь через несколько месяцев я стану мамой и смогу идти дальше.

Эпилог

— Я знаю, что ты меня никогда не сможешь полюбить. Я знаю, что не способен подарить тебе счастье. Прости, что не стал единственным, прости, что не смог выжечь из твоего сердца боль и ненависть. Прости, что ошибся. И за то, что люблю тебя больше жизни — тоже прости, — Эмилиан целует меня в лоб и уходит в густой черный туман, а после я каждый раз просыпаюсь.

Вскакиваю в холодном поту и бегу к окну.

Жду его. Надеюсь.

Но признать, что люблю, не получается. Предательство, будто заноза, сидит очень глубоко под сердцем и гноится. Только стигма застыла, словно внутри меня рубин затвердел.

Война идет два месяца. В Мэмфрисе сильно похолодало, деревья позолотили листья, над лесами и полями, будто пролетел волшебный дракон с красками и разлил теплую палитру.

Вести с окраин неутешительные: прорывов Черты оказалось ужасающе много, нечисти прорвалось в страну столько, что войско Мэмфриса не справлялось. Освобождение земель переросло в спасение выживших.

В прошлом месяце на помощь нашему войску пришли эльфы во главе с Эргулом. Я верила, что после этого кровопролитие закончится, но…