Дитя льдов

Гас поднялся на палубу. Метрах в пятидесяти от корабля резвилось целое стадо моржей. Но не моржи завладели вниманием Гаса. Он смотрел на море, где еще не так давно пестрели лишь отдельные плавучие льдины — теперь чистой воды впереди видно не было.

Ночью налетел штормовой ветер. Гас проснулся от его завывания. Корабль как-то странно танцевал на воде, будто его дергали за корму чьи-то невидимые руки. К трем часам ночи поднялся настоящий ураган.

В восемь утра с «Террора» увидели «Эребус» — он по-прежнему шел впереди, но теперь по бокам у него дрейфовали два огромных айсберга. Моряки на «Терроре» затаили дыхание, ожидая, что айсберги вот-вот сокрушат флагманский корабль. Но «Террору» удалось пришвартоваться к невысокому айсбергу, и так, на буксире у льдины, он поплыл дальше.

Гас впервые видел, чтобы лед скапливался так быстро. Всего сутки назад никто почти не сомневался, что через три недели экспедиция достигнет западного побережья Канады. Теперь же корабли попали во власть наступающей зимы. От оптимизма не осталось и следа.

Командование решило возвращаться на остров Бичи, в укромную бухту, которая защитит корабли от зимы.

Как восприняли резкие перемены на море сэр Джон и коммандер Фицджеймс, Гас не знал. Но больше никто не упоминал Тихий океан. Все безропотно смирились с предстоявшим долгим ожиданием во тьме.

В бухту острова Бичи они вошли в октябре. Его берег тогда еще удавалось рассмотреть. При солнечном свете пустынный Бичи, горбом поднимавшийся в ослепительно голубое небо, являл собой завораживающее зрелище. Над бухтой нависали стопятидесятиметровые скалы. Они были изрыты ямами и трещинами — отметинами терзавших их чуть не круглый год штормов.

Экипажи дружно принялись за работу и быстро возвели на берегу обсерваторию, мастерскую, кузницу, баню и большой склад. Чтобы моряки могли совершенствоваться в стрельбе, сэр Джон разрешил устроить на острове стрельбище.

Спустя два дня Торрингтон слег. Никто не говорил, чем он болен, а Гас не смел спросить.

Однажды вечером, когда Торрингтон уже неделю пролежал в лазарете, Гас, стоя на палубе, увидел выходившего из каюты младшего врача, мистера Макдональда.

— Сэр, — отважился обратиться к нему Гас, — мистеру Торрингтону уже лучше?

Макдональд медлил с ответом.

— Нет, — наконец сказал он. — Не лучше.

Врач позвал кока и что-то тихо сказал ему. Тот удалился и вскоре вернулся с несколькими консервными банками. Макдональд отобрал три.

— Мясо, — донесся до Гаса его голос. — Давай понемногу, чтобы его не вырвало.

Страх придал Гасу смелости.

— У него чахотка? — спросил он. — Да?

Ответ он прочел на лице Макдональда.

Подошло Рождество. Двадцать первого декабря капитан пригласил Гаса сходить с ним в обсерваторию. Там Крозье показал Гасу на печку, в которой мерцали угасающие угольки, и он принялся раздувать огонь, подбрасывая куски антрацита.

Крозье, в штанах из тюленьей кожи и шапке из собачьего меха, сел на ящик и собрался снимать показания с приборов. Термометр показывал десять градусов ниже нуля.

— Тепло у нас здесь, Огастус, — сказал он.

— Да, сэр, — согласился Гас.

— А на родине сейчас в церковь ходят, печки топят… Твоей маме, наверно, трудно будет без тебя?

Гас как-то не задумывался об этом.

— Братишка поможет, — сказал он. — Ему уже шесть лет.

Крозье улыбнулся:

— И все же, думаю, ей не хватает такого помощника, как ты.

Гасу как-то не верилось, что мать может скучать по нему. У него было четыре брата и три сестры. Два старших брата, как и он сам, ходили в море. Сестры в свободное от школы время собирали тряпье и сносили на продажу. После гибели отца их семья встречала Рождество в нищете и скудости.

— Ты рад, что пошел с нами в плавание, Гас?

Странный вопрос, подумал мальчик. Мужчины, тем более моряки, никогда не задают друг другу подобных вопросов. Большинство только жалуются — на отсутствие света, на крыс, на холод. Или поют, когда в хорошем настроении. Соревнуются в беге, когда им позволяет Крозье. Матросы помогают товарищам выполнять самую тяжелую работу. Но никогда не спрашивают друг друга, довольны ли они.

— Да, сэр, — ответил Гас. — Очень рад.

Джон Торрингтон умер первого января.

Новогоднюю ночь Гас провел с ним. Торрингтон лежал на кровати, которую поставили специально для него, что расценивалось как великая привилегия, ибо кровати полагались только офицерам. Рядом горели две масляные лампы. На груди Торрингтона лежала закрытая Библия.

— Тысяча восемьсот сорок шестой, — проговорил он. — Мне исполнится двадцать один.

Торрингтон повернул голову. У Гаса защемило сердце при виде осунувшегося обескровленного лица друга.

— У тебя есть подружка, Гас? — спросил Торрингтон.

Гас покраснел:

— Нет, сэр.

— И у меня нет. — Торрингтон нащупал руку мальчика.

Пальцы у него были длинные, въевшаяся угольная пыль с них уже почти отмылась.

— Загляни под кровать, — сказал Торрингтон.

Гас послушно полез под кровать и достал оттуда маленькую жестяную коробочку.

— Открой.

В коробочке лежало письмо, ключ и кожаный кошелек.

— Возьми это и передай моей матери.