Дитя любви

— Я сохраню вашу тайну, — спустя некоторое время продолжила она. — Таких секретов множество встречается в моей работе! Я ничего не скажу Все будут думать, что ребенок родился у вас, моя госпожа! О, моя госпожа… и синьора… — Как бы извиняясь, она посмотрела на меня. — Часто бывают такие тайны!

— Не сомневаюсь: в твоей профессии секрет на секрете, но не забывай, что за эту тайну тебе хорошо заплатили, и помни, что в Венеции ты долго не проживешь, если предашь нас! А теперь ты свободна и можешь приступать к своим обязанностям.

Харриет оставила меня наедине с Марией Кальдори, которая тщательно расспросила меня, обследовала, после чего объявила, что моим состоянием она более чем довольна.

— Может, недели через две, — сказала она, — а может, и раньше! Дети сами выбирают время.

Харриет устроила так, чтобы я могла спать в ее комнате, и приказала внести туда еще кровать. Но ее заняла сама, а меня уложила в свою большую, в которой и суждено было родиться моему ребенку.

Марию Кальдори разместили в соседних покоях, чтобы она могла быть постоянно рядом. Я думаю, ей и самой нравилось участвовать в этом заговоре, и, когда к нам приходили гости, я, как правило, уходила, оставляя их заботам Харриет и Марии, и Харриет сказала, что та очень неплохо играет свою роль.

— Я, конечно, поддерживаю ее, — сказала она, — но, должна признать, она и так ведет себя довольно уверенно!

Кристабель была очень добра ко мне и следила, чтобы я ни в коем случае не уставала. Никогда я не видела ее такой заботливой, как тогда. Много времени она проводила и с Франческой, и снова я не могла надивиться произошедшей в ней перемене.

Погода все еще была теплой, а я не очень хорошо переносила жару. Так как и никуда не выходила, мне нравилось сидеть на галерее и наблюдать за каналом и его жизнью.

Однажды я задержалась там вечером, тогда-то я и увидела проплывавшую мимо гондолу. Светила яркая луна, поэтому я до мельчайших деталей могла разглядеть гондольера, но все мое внимание было обращено на пассажира. Когда они проезжали мимо, он взглянул на палаццо, и я увидела его лицо.

Это был Бомонт Гранвиль! Меня охватил ужас. Я встала, резко повернулась и ушла в комнату. И тогда я почувствовала безумную боль: мой ребенок вот-вот должен был родиться!

В последующие несколько часов я совершенно забыла о Бомонте Гранвиле. Все мои мысли были заняты ужасной болью, которая терзала меня. Я уверяла себя, что вскоре избавлюсь от этой боли, и у меня будет ребенок, о котором я так мечтала.

Говорят, что роды были не трудными, но мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я услышала крик ребенка. Меня охватил дикий восторг: я стала матерью! Это все, о чем я тогда могла думать! Никогда я не была так измучена, но и так счастлива!

Все это время у моей кровати находилась Харриет — милая, добрая Харриет.

— Все хорошо, дитя мое, — шептала она. — Изумительная маленькая девочка, наша девочка…

Девочка! Этого мне хотелось больше всего на свете. Я умоляюще подняла руки.

— Сначала сон! — приказала Харриет. — Это то, что тебе сейчас больше всего необходимо. Так сказала Мария Кальдори, а Мария была просто чудесна. А теперь отдыхай, мое дорогое дитя, а мы тем временем подготовим нашу маленькую шалунью к встрече со своей мамой!

Я было хотела протестовать, но слабость взяла верх, и я заснула. Когда я проснулась, был уже полдень. Ко мне тут же подошла Харриет и поцеловала меня.

— Ты была замечательна! А теперь ты, наверное, хочешь взглянуть на нашего маленького ангелочка? Мария — настоящая тигрица: она чуть не бросается на меня, когда я подхожу близко. Можно подумать, что это ее ребенок! Мария, дай мне ребенка!

Харриет поднесла мою крошку к постели и положила мне на руки. Я почувствовала слабость от счастья: никто и никогда не был столь важен для меня, как эта розоволицая крошка с редкими волосиками и кнопочкой вместо носа. Она хныкала, но, когда я взяла ее на руки, она тут же успокоилась, и что-то вроде улыбки отразилось на ее лице. О, как я любила ее! Я изучила ее крошечные пальчики и пришла в восторг от маленьких ноготочков.

— Она — просто идеал, — проворковала Харриет. — Конечно, легкие могли бы быть у нее и послабее, но Мария в восторге даже от ее воплей! Говорю тебе, она испортит девочку!

Я лежала и прижимала дочь к себе. Это была моя дочь, плод любви к Джоселину! Тогда я подумала:

«Ради этого можно отдать все!»

Харриет и я очень долго выбирали девочке имя. Наконец, мы остановились на Карлотте. Разглядев девочку, мы решили, что она будет темноволосой, и, кроме того, у нее самые прекрасные на свете голубые глаза.

— Будто бы, — сказала Харриет, — она знала о том, что ей придется стать моей дочерью, а значит, и глаза должны были быть почти того же цвета, что и мои!

Глаза у Харриет были редкого фиолетового оттенка, и она всегда ими гордилась. «Интересно, — подумала я, — у Карлотты будут такие же или нет?"