Дитя Марса

Миновало Рождество. Новый год протрубил в нарядные фанфары и сгинул. Хелен продолжала расти. Теперь ее рост увеличивался в геометрической прогрессии, и Дэвиду чудилось, что день ото дня она становится ощутимо выше. Вместе с пропорциями росло и ее отчаяние. А бедняга муж совершенно не мог ничего поделать. Сумей они с Барбарой отыскать грамотного специалиста, измученная комплексами Хелен не решилась бы нанести ему визит. Помимо габаритов, Дэвида тревожили последствия, какими неизбежно чревато отшельничество. И еще кое-что. Он любил ее больше, чем когда-либо, и она отвечала ему взаимностью, но теперь к любви примешалась обреченность – обреченность, которая выбивает почву из-под ног, когда понимаешь, что игра почти проиграна. Осознание неминуемого проигрыша укоренялось все глубже, пока зима за окном сменялась весной, а юная великанша приобретала поистине пугающие пропорции. Дэвид стал просыпаться задолго до рассвета и, лежа в холодной постели, ловил каждый вдох той, что спала в исполинской кровати по соседству. Иногда его мысли не уступали по цвету серому сумрачному небу, и серость довлела над ним весь оставшийся день.

Нет, так дальше продолжаться не может! Пусть он не способен помочь Хелен физически, но обеспечить ей комфортные условия ему вполне по силам. Пляжный домик с его высокими потолками и просторными комнатами как раз сгодится. Дополнительной перепланировкой он займется по ходу. Однако ему понадобится помощь – слишком тяжкая ноша для одного. Промозглым апрельским вечером Дэвид поехал к Барбаре.

Под проливным дождем Дэвид припарковал автомобиль на подъездной аллее и помчался бегом через лужайку к веранде. Поднимаясь на крыльцо, он вдруг испытал сильное чувство дежавю, отчего на лбу залегла складка. Почему Барбара ассоциируется у него с дождем? Или только будет ассоциироваться?

Из-за двери доносился стрекот клавиш. Дэвид вдавил кнопку звонка, и звук прекратился. Следом в коридоре возникла Барбара в слаксах и старом свитере. Непокорные темно-каштановые волосы устроили настоящий мятеж и буйной копной падали на плечи. Казалось, холодные серые глаза увидели Дэвида раньше, чем на веранде вспыхнул свет. На мгновение во взгляде девушки мелькнуло удивление, но в следующую секунду он снова подернулся льдом.

– Входи. – Барбара посторонилась, пропуская гостя. – В такую погоду собаку грех выгонять, не говоря уж про человека.

Дэвид поколебался. Он всегда пасовал перед цинизмом свояченицы, поскольку не знал, направлено ли ее предубеждение исключительно против него или против всего человеческого рода. Однако отчаяние перевесило сомнения.

Барбара помогла ему снять плащ, повесила его на вешалку и проводила Дэвида в гостиную.

– Как Хелен?

Он уныло покачал головой.

– Все так же.

Барбара опустилась на низкий диванчик, Дэвид устроился в кресле напротив. Справа в дверном проеме виднелся кабинет. Посреди заваленного бумагами стола стояла печатная машинка. Повсюду громоздились справочники. Другая дверь из гостиной вела в темную столовую. Над диваном висела репродукция «Дочерей Эдварда Дарли Бойта» кисти Сарджента. Дэвид хорошо запомнил картину, когда ухаживал за Хелен.

Подавшись вперед, он уперся локтями в колени и уставился на свои ладони.

– Барбара, я хочу, чтобы ты работала на меня. Хочу, чтобы помогла мне заботиться о Хелен.

Затянувшуюся паузу нарушил щелчок зажигалки, к потолку взметнулась струйка сизоватого дыма. Наконец раздался голос Барбары:

– Значит, ты не лучше других, тоже мнишь себя пупом земли в нашей игрушечной вселенной. Считаешь, будто детальки конструктора сложены исключительно для тебя, и если вдруг в твоих стенах появятся трещины, мы должны всё бросить и кинуться тебе на выручку.

Дэвид отважился поднять взгляд. Серые глаза Барбары из холодных сделались ледяными.

– Ты можешь продолжать писать,– пробормотал он. – Эксплуатировать тебя никто не собирается, а сумму назначай сама.

– Деньги лечат любые раны, да, о благородный врач? Вот только мне они не помогут. Впрочем, не суть. – Барбара поднялась и направилась к камину. Облокотившись о полку, она долго созерцала стену и вдруг резко обернулась.

— По рукам, благородный Дэвид. Я принимаю твое предложение, но не ради синекуры, которая позволит мне заниматься любимым делом, а только затем, чтобы спастись от неизбежной деградации. Ты избавил меня от необходимости зарабатывать на хлеб, сочиняя сентиментальные сказки о любви. Я готова стирать, гладить, готовить, шить, но впредь никогда не унижу свой интеллект написанием низкопробной чепухи, где две картонные куклы встречаются в самолетах, поездах или на плоту, и их двумерная любовь расцветает на фоне рекламы сигарет «Лаки страйк». Да, я согласна работать на тебя, благородный Дэвид. Согласна окончательно и бесповоротно. – Но я не хочу, чтобы ты бросала творчество,– запротестовал Дэвид. – Ни в коем случае.