Дитя Марса

Мы приглашаем бойфренда Доун к нам на обед. В омуте его глаз тоже мелькают потаенные мысли. Никто из ребят не заикается про Марс, обсуждают исключительно школьные успехи. Возможно, они бы предались воспоминаниям, не будь за столом нас с Хелен. Спрашиваю у Тима, кем он планирует стать. Паренек мешкает с ответом, словно никогда не задумывался об этом.

С наступлением темноты влюбленные идут прогуляться во двор. Из окна кухни я вижу, как они, взявшись за руки, бредут в звездном свете. У живой изгороди, отмеряющей границы нашего участка, парочка останавливается и долго глядит в небо. Наверное, высматривают Марс. Я жду, когда они сольются в поцелуе, однако этого не происходит.

Внезапно они оборачиваются и смотрят на дом. В кухне не горит свет, поэтому меня не видно. Поразительно, но даже с такого расстояния отчетливо видны их глаза. До чего синие!

Синева глаз словно накаляется, пронзает меня во тьме, и я невольно отодвигаюсь от окна, но вдруг понимаю: парочку интересует лишь дом. Я снова припадаю к стеклу, но дети уже отошли от изгороди и направляются к беседке, которую я построил несколько лет назад в попытке облагородить сад. Сквозь решетчатые стены вижу, как они садятся на скамью. Теперь точно поцелуются. Но нет. Наверное, процесс американизации еще не закончился. А может, они оказались не по зубам крохотному демону, таящемуся в туалетах и под партами. Как знать, вдруг на фоне сурового общественного порицания у марсиан возникла генетическая неприязнь к разврату, побороть которую не в силах даже доскональная американизация.

Из кухни иду в гостиную, где Хелен смотрит тривизор. Опускаюсь рядом с ней на диван.

Что мы в действительности знаем о нашей ненаглядной дочурке?

Как-то после прогулки с Доун по саду, я ловлю на себе пристальный взгляд Хелен. Она чем-то встревожена: это видно по ее лицу и по тому, как рассеянно она целует меня при встрече. Я никак не реагирую. Позднее, за ужином, воздерживаюсь от каких-либо вопросов. Если случилась беда, Доун в это посвящать ни к чему. Сегодня пятница, в школе дискотека. Тим уже пригласил Доун. Решаю дождаться, пока они уйдут, а после выпытать у Хелен, что случилось. Однако выпытывать нужды нет. Хелен самой не терпится поговорить. Едва хлопает дверь, она достает из шкафа разбухшую сумку и выуживает из нее стопку скрепленных листов формата восемь с половиной на одиннадцать. Рукопись.

–Учительница по английскому объявила конкурс на лучший рассказ.

Признаться, я не удивлен. Многие учителя английского мнят себя экспертами краткой прозы и любят лишний раз щегольнуть своей soi-disant[1] литературной проницательностью. – Это работа Доун? Она ее не сдала?

– Сдала. Но утром позвонила учительница и попросила подъехать в час. Хотела показать текст.

– А как Доун отнеслась к твоему визиту в школу?

– Она меня не видела. У мисс Люселло был перерыв, и мы встречались в учительской.

– Это непорядочно, не находишь?

– Нет, не нахожу. Мисс Люселло считает, что Доун лучше не знать, какое жуткое впечатление произвел на нее ее рассказ.

– Какое жуткое впечатление? Хелен, побойся бога, Доун всего четырнадцать.

Дрожащими руками она протягивает мне рукопись.

– Я специально попросила отдать ее мне, чтобы ты тоже мог прочесть.

Текст отпечатан на машинке. Скорее всего, той самой, что мы купили для нашей ненаглядной дочурки. Бросаю взгляд на заголовок:

Доун Фэйрфилд

Мистер и миссис Неандертальцы

Мне приятно видеть ее имя рядом с моей фамилией. У детей Марса нет собственных фамилий, а если и есть, то они не торопятся их раскрывать.

— Хорошее название. Сразу привлекает внимание.

– Пожалуйста, прочти, Герб.

– Читаю.

Жила-была девочка по имени Сью. Однажды она угодила во временной разлом. Забавная, надо сказать, штука. Думаешь, что переносишься вперед, а тебя отбрасывает назад. Так и случилось со Сью. Она надеялась очутиться в светлом будущем, а попала в дремучее прошлое. Она глазам не поверила, когда оказалась среди неандертальцев.

Племя преклонялось перед ее красотой, и девочку стали учить неандертальским повадкам. Все матери и отцы мечтали ее удочерить, но, естественно, победа досталась вождю, и Сью перебралась в пещеру к новым родителям. Своих детей они не родили, поэтому были счастливы обрести дочь.

Поначалу Сью возненавидела новую семью, но вскоре осознала: они не желают ей зла, даже любят в своей первобытной манере и хотят уподобить ее себе. Поэтому она решила подыграть. Впрочем, особенно выбирать не приходилось, ибо язык неандертальцев слишком примитивен для выражения цивилизованных мыслей.

Как выяснилось, Сью – далеко не единственный прогрессивный ребенок, попавший в разлом. Многие ее современники тоже загремели в прошлое, где незамедлительно подверглись промывке мозгов. Кого-то, как и Сью, успели усыновить. Наконец она обрела равных по разуму собеседников и больше не чувствовала себя такой одинокой.