Дитя Одина

На следующее утро один из людей пошел вдоль берега собирать плавник для костра, чтоб было на чем сварить кашу, но скоро прибежал обратно в лагерь, оступаясь — так он был взволнован.

— Хватайте ножи и топоры. На отмели лежит мертвый кит, — крикнул он. — Его, наверное, выбросило ночью. Там на всех еды хватит недели на две!

Торвалль, сидевший у костра, поднял косматую голову и разразился торжествующим ревом.

— Вот вам, приспешники Белого Христа! Старому Рыжебородому понравилась хвалебная песнь, и он послал нам пищу. Идите и набейте свои завидущие утробы.

Все бросились на отмель и стали рубить кита на куски. Он был футов двадцати пяти длиной и незнакомого вида — таких китов никто раньше не встречал, даже Карлсефни, видавший множество разных китов в своих торговых плаваниях. Однако туша была такая же, как у любого другого кита, с толстым, в три дюйма, слоем жира, который мы вырезали полосами, чтобы добраться до сочного темно-красного мяса. Это была великолепная находка. Ворвань использовали как жир для стряпни и солили впрок, а темно-красное мясо мы сразу стали жарить и есть. Вкус у него, как у говядины, которая хорошо повисела и дошла. Торвалль воспользовался случаем позлобствовать над христианами, высмеивал их, говоря, что Тор оказался куда тороватее ихнего Христа. И в конце концов довел их до того, что они пришли в отчаяние и стали говорить, будто мясо это проклято и от него у них колики в желудке, и нужно выбросить эту нечестивую плоть. Однако я заметил, что прежде они хорошенько насытились, а потом уж для виду побросали немного мертвечины в море.

Вынесенный на берег кит положил конец голоду, ибо еще через несколько недель земля начала воздавать нам от своих щедрот. Лейв поставил свое зимовье у самого устья, у слияния двух речек, впадавших в морское мелководье, обнажавшееся при отливе. Обе речки кишели рыбой. Одной из первейших моих задач был копать канавы в песчаных отмелях. Стаи палтуса и другой плоской рыбы с приливом заплывали на отмель покормиться, а когда вода спадала, оставались в моих канавах. Я разнообразил свою добычу, собирая раковины и мидий на широком лукоморье, а еще помогал взрослым ставить сети на великолепных лососей и морскую форель, которая поднимается вверх по рекам. По сравнению с нашей, гренландской, природа здесь была необычайно щедрой. Луга вблизи устья, поросшие высокой дикой травой, служили отличным пастбищем для нашей скотины, а прежде там паслись олени, следы которых четко отпечатывались на речном берегу. Самые бывалые из наших мореходов нигде не видели таких лесов, в основном из пород с мягкой древесиной, но там встречались и совершенно незнакомые деревья. Одно желтое дерево, очень похожее на нашу березу, давало древесину столь же крепкую, как у нашего дуба, другое же, с трехпалыми листьями, имело древесину столь красивую и твердую, что Тюркир, любуясь ею, вертел и так и сяк и отшлифовывал до цвета темного меда. Как люди, изголодавшиеся по дереву, мы не знали, за что схватиться: рубить ли небольшие деревья себе на дома или валить крупные и откладывать на просушку, чтобы скопить драгоценный груз для отправки в Гренландию.

Всю вторую половину лета длилась страда — сбор дикого урожая по опушкам леса. Первой принесла плоды дикая вишня, вслед за ней созрел лесной орех, а потом началось изобилие диких ягод, набухающих и созревающих на кустах и кустарничках, которые пестрели красным и пурпурным цветом, темно-синим, алым и золотым. Многие растения нам были известны — голубика, морошка, малина, логанова ягода и клюква. Но встречались и неведомые, и порою столь ярко окрашенные, что поначалу думалось, не ядовитые ли? Тогда мне приказывали засесть в подлеске и проследить, клюют ли их дикие птицы. Коль скоро птицы кормились, то и мы собирали их и сушили про запас на зиму то, что не съедали сразу же.

Только почва тамошняя не слишком радовала: легкая и тощая, не такая тучная, как мы надеялись, она лежала тонким пластом на прибрежном песке и гальке. Впрочем, была она не хуже таковых же почв в Исландии и Гренландии, и хуторяне не жаловались, ибо здесь землепашество дополнялось превосходной охотой. В долгие летние дни удавалось поймать оленя в западню на краю луга, а в силки — диких уток, которых на озерах и болотах собиралось видимо-невидимо. Не прошло и месяца, как мы высадились, когда начался ход китов. Небольшое стадо китов-лоцманов зашло в залив при высокой воде, а нам на лодках удалось зайти им в тыл и погнать их на отмель как раз в то самое время, когда начался отлив, так что животные не смогли уйти и остались лежать на отмели. Это была бойня. Вода окрасилась красными лентами крови, все, кто способен был удержать в руке нож или топор, вошли в воду. Опьяненные кровью, мы убили по меньшей мере двадцать животных, они бились в агонии, и пенилась алая кровь. Мы вытащили туши на берег, освежевали и разрубили на куски — этого мяса нам хватило на три месяца.