Дитя Одина

Тюркир устроил мастерскую и кузню на самом берегу реки. Копаясь в топи за границей поселения, он выворачивал похожие на краюхи хлеба глыбы, покрытые твердой коркой, приговаривая, что выплавит из них мягкое железо, когда понадобится пополнить запасы орудий. Тогда-то он и заявил, что ему нужен помощник, и постарался, чтобы я стал его подмастерьем. В своей кузне он показал мне, как делается глинобитная печурка, набивается поочередно слоями угля и болотного железа, а потом все поджигается, и остается только ждать, когда сильный жар сделает свое дело, после чего печь можно раскрыть и соскрести с углей куски железа-сырца. Покуда я подкладывал уголь и возился с мехами, он калил, ковал, выковывал металл и важно поведывал мне об исконных богах и их путях. То, как Тюркир калит железо и бьет по нему молотом, а потом окунает в воду, сотворяя нужные нам орудия, мне казалось почти магическим действом, и я охотно воспринял основную идею Тюркира — между ковкой металла и ведовством существует неразрывная связь. Тюркир в облаке дыма и пара бормотал простые заклинания, глухо взывал к богам и тщательно соблюдал запреты и заветы своего ремесла. Никогда у него два лезвия не ложились поперек друг друга. Утром, начиная работу, он бросал в огонь щепотку соли, а в конце дня водружал рабочий молот на построенный им маленький алтарь Тора. Завершив какую-нибудь вещь, будь то нож или рожон копья, он проговаривал короткую молитву и, сорвав несколько листьев, разминал их в зеленую массу и смазывал ею еще горячий металл — так свершал он жертвоприношение.

— Сок дает металлу силу, — говорил он мне, ухватив за кончик рожон или серп рукою, обмотанной тряпкой, и опускал в чан с водой. Слышалось шипение, и поднимался пар.

В маленькой закопченной кузнице, отдыхая от молота, наковальни и рдеющего железа, Тюркир рассказывал мне все, что он знал о galdra — о заклинаниях и чарах, которые составляют основную часть ведовского делания.

— Их сотни, — говорил он. — И каждое годится для разного в разных случаях. Насколько они действенны, зависит от опыта и умения того, кто ими пользуется. Я знаю всего немного, пожалуй, две дюжины, и почти все они связаны с моей кузнечной работой. Я никогда не завершаю ни воинского меча, ни морского ножа, ни охотничьего копья — ни единой вещи, не совершив над нею положенного galdra, чтобы вещь верно служила своей цели. Но все это — galdra ремесленника. Есть и более могущественные, боевые. Есть заговор на утешение ярости в сердце воина, и другой — на крепость щита перед битвой, он поможет твоим соратникам выйти из стычки невредимыми, третий же — — на ловкость, произнеся его, ведун способен поймать стрелу на лету. Четвертый — над кубком с водой, окропи ею воина, и он выйдет из грядущей битвы, может быть, и раненым, но живым.

Тюркир не замечал, что меня не привлекают воинская доблесть, подвиги силы и рассказы о пролитии крови. Сказать по правде, я всегда побаивался моего похожего на карлика наставника и жестокой радости, с которой он поведывал мне о самых страшных кровопролитиях. Он смаковал историю о — том, как Велунд, мастер-кузнец и «правитель эльфов», заманив к себе в кузню юных сыновей конунга Нидуда, отрубил им головы, когда они заглянули в его сундук с сокровищами.

— Ты знаешь, зачем он сделал это, Торгильс? — спрашивал Тюркир, приваривая полосу твердой стали к мягкому серпу, чтобы лезвие было острым. — Он мстил Нидуду. Велунд был столь умел в кузнечном деле, что злой Нидуд похитил его и подрезал ему сухожилия на ногах, чтобы он не сбежал, и заставил его работать золотых дел мастером при своем дворе. Велунд же выждал, когда молено будет заманить жадных и глупых сыновей Нидуда в свою мастерскую. Там он убил их, из их глаз сделал драгоценные камни, из зубов — ожерелья, а из черепов — кубки, окованные серебром. Матери их он подарил драгоценные камни, сестре — ожерелья, а отцу — кубки. — Тюркир мрачно и удовлетворенно улыбнулся. — А под конец он соблазнил дочь конунга Бодвильд и бросил ее с ребенком, а сам улетел на крыльях, сделанных из железа, прочь из своего плена.

Гудрид была беременна. Тут все поняли, почему ее мучила морская болезнь во время нашего плавания и почему она настояла на том, чтобы взять с собой из Браттахлида двух служанок. Большая часть поселенцев приняла ее беременность как добрый знак. Это означало, что наше маленькое поселение будет процветать и расти. Я, как и все, желал Гудрид счастья, но был смущен и в сомнении. Ибо большую часть детства почитал себя за родного сына Гудрид, а теперь, похоже, у меня появится соперник.