Дитя платонической любви

– Так, бабка, подожди! – тяжело задышал Филин, злобно поглядывая на нее. – Я сначала только милицию вызову, при них будешь рассказывать, как ты докатилась до воровства детей! И не стыдно будет сидеть на старости лет?

– А ты меня не стыди! – дернула морщинистым подбородком старушка и поправила платок. – И с милицией погодь маненько. Сначала послушай, что тебе обскажу, а уж потом ядом-то плювайся. И не спеши, это ж не ловля блох тебе! Пока с тобой не обговорю все как следоват, ничо ты из меня не стребуешь!

– Ой, такая пожилая бабушка, а туда же – чего-то обговаривать собралась? Выкуп, что ли? – сощурился Дуся. – Старая шантажистка!

– Не материся! Говорю, надо посидеть рядком – да поговорить ладком. Токо уж давай выйдем на улицу.

Для разговора они отправились во двор, на ту самую лавочку, под которой не так давно нес вахту бравый сыщик.

– Ну давай уже, баб Глаш, не томи, признавайся.

– А чего томисся-то? – лукаво прищурилась старушка. – Дитё-то не твое.

– Ты… ты, бабка, брось мне! – пригрозил пальцем Дуся. – Заговорила она! Ты, поди, неграмотная сроду, а я читать научился еще в пятом классе. И записку ту на клеенке хорошо прочитал: «Филина, девочка» и что-то там еще. Филина! Моя, значит! А поскольку матери у нее и вовсе теперь нет, выходит, что это я за нее весь ответ держу! А как мне держать, когда я самого дитёнка найти не могу! И вообще! Сознавайся, говорю, а то ведро твое утащу! Главный с тебя шкуру спустит!

Старушка вовсе и не боялась гнева Филина. Казалось, ей от этого только веселее делается. Во всяком случае, лучилась она все больше, настороженные старческие глаза смотрели все добрее, а сердитые нотки в ее речи и совсем исчезли.

– А и признаюсь. История-то вся на моих глазах творилась. Меня ж ить, поломойку, никто за одушевленную-то женшину и не сознает, ну крутится ктой-то под ногами с шваброй и крутится. А спроси – кто, так и не вспомнят. А я, промежду прочим, как женшина, большое любопытство имею. Ну и, когда появилась-то королевна твоя, я шибко заинтересованная оказалась – какая такая дура нашлась, чтоб, значит, от нашего лопуха ребятенка произвесть. И давай, значится, я возле нее тряпкой махать. Смотрю – вроде девка смазливая. Чего, думаю, на тебя кинулась? И давай любопытствовать дальше. Слышу как-то, она по телефону говорит, с кем-то о встрече договаривается. Я думаю, надо поглядеть, с кем это нашему Дусе она рога наставляет. Гляжу – девонька после дневного кормления во двор собралась. И я за ей. Да за кусточками, чтоб не приметили меня. Очень хотелось знать, что за мужик у ей такой, который согласился собственное дитя на чужого дядю переписать. Глядь, а это и не мужик вовсе! Встречается наша красавица с какой-то накрашенной вертихвосткой! А та уж така фифа! И не сядет, чтобы не искривиться как-нибудь. Ну и слышу, фифа эта просит нашу мамашу, чтобы та ей дочку продала! А эта дура, нет чтобы той в патлы вцепиться за такие слова постыдные, обрадовалась и ажно козой заскакала. И ужо сроки торопит. Ой, и как же мне тошно стало. Гляжу я на ее и индо слеза прошибает. У меня ить дочка такая же дура была. Муж у ей стал начальником большим и бросил ее, кода она ребеночка носила. Помогать отказался, а грит, ежли родишь, ребеночка возьму, а тебя кормить не собираюся, потому как жена у меня теперича красивше тебя и совсем молодушка. Моя-то дурища родила мальчонку, помаялась с недельку да и отдала сыночка мужу. Думала – пусть пока в неге поживет, а она уж подзаработает, квартирешку получит, штоб сынок ни в чем нужды не знал. А муж-то возьми, да уедь за границу. И ни слуху от яво, ни духу. Дочка моя высохла вся от тоски-то, почернела, а уж локоток-то не укусишь. Квартиру она получила, стала зарабатывать, а сына ей никто не вернет. А лет семь назад ездила, прям туда, за границу. Узнала, где сын проживает, нашла его, он большой уж стал и признать ее не захотел. «Все, – грит, – понимаю, но чужая ты мне, как есть посторонняя». Дочка моя так замуж и не вышла, и никаких детев не родила себе, бобылкой проживат…

– Так. Про вашу дочку я все понял, что с моей-то дочерью? – прервал воспоминания старушки Дуся. – Ты, значит, услышала, как они о продаже договариваются, и что дальше?

– А ничаво! – потуже подвязала платок баба Глаша. – Вспомнила я тогда дочку-то свою. Жисть, она ить долгая! Мамаша эта – молоденькая дурочка, наворотит кучу, а потом всю судьбину себе перекалечит! А та, мамзелька накрашенная, еще неизвестно, для чего ребеночка купить хочет. А токо по ей видно, что не будет она по ночам вскакивать да пеленки стирать! Чужая, она и есть чужая!

– Ну не всегда, – не согласился Дуся.

– Не всегда, чего ж я спорить буду, да только таких-то, которые за ради чужого ребенка себя не пожалеют, их сразу видно, глаза у них теплые. А у этой, как у лепарды, светятся!

– И как они договорились?