Дитя среди чужих

Вместо этого Пит наблюдает за дыханием Дженни, не обращая внимания на окружающие его недостатки.

Девушка и ее брат расположились в дальнем конце помещения, которое, как он предполагает, раньше было гостиной. Они оба все еще спят после ночной смены.

После того, как парень проскользнул мимо Лиама, Джим больше не хотел рисковать. Отныне они держали круглосуточную вахту, пока все не закончится. Пит расположился подальше от странной семейки — «наверное, он ее трахает», — подумал мужчина с одновременным отвращением и возбуждением, — потому что знал, что эта стерва ненавидит его, и не хотел усложнять все еще больше. Когда они сидели в тюрьме, Грег часто говорил о сестре-близнеце так, как большинство парней говорят о своих женах или подружках, а потом его выпустили — всего за несколько месяцев до того, как вышел срок самого Пита за взлом с проникновением.

— Она злая, как и ты, — любил говорить Грег и смеялся. За несколько дней до освобождения он сказал Питу: — Только она будет ждать меня, когда я выйду из этих больших ворот, она и никто другой. Потому что больше никого нет.

Пит больше ни о чем не спрашивал, потому что ему, откровенно говоря, было наплевать на семью Грега. Но ему нравился этот чувак, он доверял ему, и они планировали перегруппироваться, как только Пита выпустят.

— Тебе надо кое с кем познакомиться. С Джимом Кэди. Самый большой, злой и умный сукин сын на свете. Ему всегда нужны люди. Он никогда не спит, никогда не задерживается. Как машина. Тебе он понравится.

И вот, восемнадцать месяцев спустя, они все здесь. Лучшие друзья и все такое. Похищение ребенка — худший вид преступления, даже преступники видели его за чертой общепринятой порядочности. Питу насрать. Как и на тупую сестру Грега. К хренам ее и его.

Но.

Ему все равно хочется держать их обоих в поле зрения и в пределах слышимости. И уж тем более Джима и Лиама, которым он доверяет (в определенной степени), но еще боится. Вряд ли они все его кинут, но Педро Скалера все еще жив, потому что единственный человек, которому он доверяет в этом дерьмовом мире, — он сам, а хорошая доза скептицизма — лучшее лекарство, как говаривала его abuela.

— Никому не доверяй, Педро, и никто никогда не сможет тебя обмануть, — хрипела пожилая женщина, сидя на пыльном крыльце ветхого дома в Окленде, который они делили с другой семьей иммигрантов — все они забирали себе любой клочок пространства, какое осталось. В спальнях жили родители, бабушка и родители другой семьи. Остальные — четверо мальчиков и две девочки (двое из мальчиков были его родными братьями) — спали на раскладушках в почти пустой гостиной, занавешенных простынями. Это все было смешно, но среди дикарей, этих маленьких отбросов общества, существовало уважение, из-за чего они могли сохранять между собой мир.

Пит жил в этой комнате вместе с остальными, пока ему не исполнилось пятнадцать, а потом совершил ошибку, решив, что было бы неплохо иметь собственное пространство, раз он самый старший. Однажды утром он молча перенес свою раскладушку и немногочисленные пожитки в импровизированный сарай, который соорудил на крошечном грязном заднем дворе из трех листов почерневшей от солнца фанеры (их он стащил посреди ночи с заброшенной витрины магазина) и синего пластикового брезента.

Переехав на новое место в тот первый день, он почувствовал себя королем. Положил тонкий матрас поверх металлической вывески «Кока-кола» размером пять на три фута, которую нашел на свалке. Эта штука была такой ржавой, что в ней виднелись кривые коричневые дыры, забитые грязью и пожухлой травой.

Однако в первую ночь он понял, что совершил ужасную ошибку.

Пит принял решение слишком поспешно, как зачастую делают подростки, и невольно построил свою лачугу на огромной колонии муравьев — ярко-красных огненных муравьев размером со взрослых термитов. И пока он спал, они роились вокруг. Бегали по вывеске, по койке, под одеялами. В его одежде. Когда он почесал зудящую икру, они начали кусаться.

Он вскочил посреди ночи, в панике и воя от боли, хлопая себя по ногам. Затем загорелись его руки, спина, шея, голова.

Они были повсюду.

Он выбежал из сарая, сбив одну из хлипко прибитых стен, разорвал синий пластиковый брезент, ворвался через заднюю дверь в дом, крича и хлопая себя по коже. Его отец вышел из спальни с пистолетом в руках и выстрелил в него, едва не задев собственного сына и отстрелив кусок фарфоровой столешницы на кухне.

— Педро! — закричал он, когда понял, кто это был. Как только пожилой мужчина отдышался и понял, что происходит, то вытащил мальчика на задний двор, включил садовый шланг и обрызгал его, пока Пит снимал с себя рубашку, спортивные штаны и нижнее белье.

В ту ночь у Пита впервые случился припадок, хотя он и не знал об этом, пока не очнулся в отделении неотложной помощи. Его отец сказал, что у него закатились глаза и он начал нести какую-то бредятину, а потом отрубился.