Дитя урагана

Я ревниво следила, чтобы никто, кроме меня, не ездил на Уайберне. Но однажды, когда меня не было дома, Джим дал его на время одному итальянцу, бывшему кавалерийскому офицеру. Уайберн упал под ним и ободрал колени. Джим не мог смотреть мне в глаза после этого. А моего бедного Уайберна с тех пор словно подменили. Позднее, уезжая на золотые прииски, я оставила его на пастбище, посреди которого протекал ручей в хорошо знакомом месте. Но Уайберн погиб еще до моего возвращения. Перед отъездом я осмотрела его, искала, нет ли на нем оводов, но, наверное, овод все-таки ужалил его и заразил какой-нибудь смертельной болезнью.

Беззаботная жизнь, которую мы вели в первые годы супружества, вдруг резко переменилась, когда Джим потерял работу в Комитете демобилизованных солдат. Вероятно, моя политическая деятельность, которую он поддерживал, сыграла немалую роль в решении комитета отказаться от его услуг.

Начались денежные затруднения, и на наши плечи легло тяжкое бремя. Под этим бременем рухнул оптимизм Джима. Моих гонораров за «Черный опал», «Рабочих волов», «Кунарду» и «Цирк Хэксби» было недостаточно. Джим отчаянно искал способов покрыть растущие долги. Его страсть к земле толкала его на все новые безрассудные траты и новые обязательства перед банками.

Ему удалось, однако, получить работу в Департаменте сельского хозяйства, как раз в то время, когда моя сестра, собираясь за границу, попросила меня сопровождать ее во время поездки в Париж. Она выслала мне денег на дорогу, и Джим настоял на том, чтобы я воспользовалась этим случаем встретиться в Лондоне со своими английскими и американскими издателями и, может быть, съездить потом в Советский Союз.

— Никогда не прощу тебе, — сказал он, — если ты не воспользуешься случаем увидеть, что там происходит. Мы должны знать, правду ли нам рассказывают.

И я отправилась на полгода за океан в полной уверенности, что Джим в мое отсутствие не сделает ничего такого, что заставило бы меня жалеть о моем отъезде. Это была ужасная ошибка. Он так жаждал поправить наши денежные дела, что пустился на авантюру, которая, как он полагал, должна была обогатить нас. А вместо этого она повлекла за собой новые долги и ввергла его в бездну отчаяния. Я и помыслить не могла, что он способен из-за этого лишить себя жизни. Моя вера в него была бесконечной, и не знаю даже, как я пережила те дни, когда узнала, что больше его не увижу. Крушение нашей совместной жизни и до сих пор для меня необъяснимо.

Как порадовало бы Джима, что мои романы и рассказы переведены сейчас на многие языки и что письма от читателей приходят в мой адрес из всех уголков земного шара — из Мексики, Боливии, США, Персии, России, Индии, Китая и большинства стран Европы. Во всяком случае, мы могли бы освободиться теперь от тех денежных затруднений, которые погубили его.

Я чувствую, что многим обязана ему, обязана счастливыми годами жизни и свершением моих надежд и желаний не только в литературной моей работе, но и в рождении нашего сына, который соединяет в себе то лучшее, что было в нас обоих.

Когда были опубликованы стихи «Влюбленный в землю», посвящение к ним почему-то было утеряно. Я привожу его теперь здесь, как последнюю дань ему:

Х.В.Х.Т.

Тебе все эти дикие побеги,
И анемоны все, что были в жизни,
Тебе их приношу, мой повелитель,
Слагаю их у ног твоих сегодня;
То не куренья ладана,
Не мирра,
Но ты был Кришною, Христом и Дионисом
По красоте, и нежности, и силе.

Катарина Сусанна Причард

ПРИЛОЖЕНИЕ Записки Т. Г. Причарда о положении на Фиджи

В написанной в 1889 г. для мельбурнской газеты «Эйдж» статье о системе землевладения на Фиджи, которая существовала до того, как острова эти стали имперской колонией, не имеющей самостоятельного управления, отец мой цитирует слова преподобного Лоримера Файсона, чьи исследования по этому вопросу он глубоко ценил: «Невозможно представить себе систему более общинную и патриархальную по своему характеру». Комментируя высказывание Файсона, отец более подробно описывает распад этой системы:

«Радикальные изменения в структуре землевладения не только имели здесь место задолго до установления британской власти, но и были совершенно неизбежны под давлением изменившихся условий, так как необходимо было предотвратить вымирание племен. В результате постоянных войн между племенами власть вождей росла и в конце концов свела на нет права членов общины. Патриархальный глава племени стал его военным диктатором и абсолютным повелителем, властным в его жизни и смерти и не ограниченным никаким другим законом, кроме собственной воли. Он осуществлял теперь верховный контроль не только над всеми землями, но также и над жизнью всех членов общины.