Дитя урагана

Еще несколько недель прожила я в своем подземелье, а потом пришло радостное известие — освободилась квартира на верхнем этаже. Точно на крыльях взлетела я по шести лестничным маршам со всем своим имуществом. Квартира мне очень понравилась — из окон не видно было ни одной крыши. Только деревья парка Инвалидов, река и на том берегу — вершины деревьев парка Баттерси. Изумительное было место: до Флит-стрит рукой подать, кругом тишина и спокойствие, и в то же время чувствуешь себя частью кипучей жизни Лондона.

Когда Самнер Лок, вскарабкавшись по лестнице, впервые пришла ко мне на новую квартиру, она сказала, отдуваясь:

— Ну как, Всевышний дома?

А глянув из окон, все ахали и удивлялись, как удалось мне отыскать такое орлиное гнездо.

В Хантингдоншире я видела, как люди драли ивовую кору на берегах Оуа, и, заинтересовавшись, расспросила их об этом промысле, не менее древнем, чем сама история Англии. Написанный на этом материале очерк был одним из первых, которые я пустила по редакциям, когда вернулась в Лондон. Несколько раз его возвращали обратно. Тогда, совсем отчаявшись, я пошла к редактору вечерней газеты «Глоб». У него нашлось время принять меня.

— Этот очерк отвергнут почти всеми лондонскими газетами, — сказала я. — Не могли бы вы прочесть его и, если он вам не подходит, сказать почему?

К моему удивлению, он тут же, при мне, бегло просмотрел рукопись; потом с улыбкой глянул на меня.

— Хороший материал. Мне нравится. Можете вы подкинуть нам еще два-три очерка, вроде этого, живые, с местным колоритом?

И он еще спрашивает! Словно гора свалилась с моих плеч. Но, сдерживая ликование, я ответила как ни в чем не бывало: «Думаю, что смогу».

И с того дня все пошло по-иному. Мои статьи стали появляться в «Стар», «Дейли кроникл», «Уикли диспэтч», «Дейли геральд», «Инглиш ревю» и других газетах. Главный управляющий «Стар» и «Дейли кроникл» пригласил меня к себе и предложил штатную работу в редакции. Но я к тому времени уже раздумала поступать в штат, не хотела заниматься будничной газетной работой. Ведь у меня была возможность свободно выбирать темы; к тому же я рассчитывала выкроить наконец время и засесть за книгу.

Прошло несколько месяцев, и изрядное число газет и журналов стали присылать мне чеки вместо прежних ненавистных бланков со стандартным: «Возвращаем с благодарностью». Похоже, что я выиграла свой первый бой, думала я, когда мальчишки-курьеры из «Кроникл» или «Уикли диспэтч» стали приходить ко мне на дом за статьями. В одну из недель я заработала двадцать фунтов. Такое случалось не каждый раз и даже не слишком часто, но было утешительным свидетельством того, на что я способна.

Мне удавалось находить для своих статей темы, необычные по тому времени. Помню описание сбора лаванды; очерк так понравился выращивавшим ее фермерам, что они прислали мне мешок свежесобранной лаванды. Много месяцев мое жилище было наполнено ее благоуханием. Как-то в поле я увидела старую женщину, она рвала ромашки у дороги; я подошла, и мало-помалу старушка поведала мне целую повесть о всевозможных хворях, которые излечивает этот цветок. И материалом для следующей моей статьи стали целебные травы полей и лесов Англии. И еще я написала о цветочницах, торгующих на Пиккадилли и Оксфорд-Сэркус.

— Нас девять, и все, кроме одной, — вдовы, — сообщила мне неунывающая пожилая цветочница на Оксфорд-Сэркус. После моих статей покупатели валом повалили к цветочницам. Само собой, женщины были довольны и всякий раз, завидев меня, непременно останавливали, чтобы поболтать и приколоть розу к моему платью. Зато интервью с молодой женщиной, которая задалась целью организовать союз домашней прислуги, и мои замечания насчет того, как английские хозяйки обращаются со служанками, не пользовались такой популярностью.

А был случай, когда я, можно сказать, подвела своих коллег.

В Лондоне одновременно находились две знаменитые американки: преподобная Анна Шоу и Шарлотта Перкинс Гилман.

Преподобная Анна Шоу была первой женщиной-священником, появившейся на нашем горизонте. А книги Шарлотты Перкинс Гилман раскрывали бесправие женщин и несправедливости, которым они веками подвергались «в мире, созданном мужчинами». Книги эти требовали признания материнства «высшим назначением человека», защищали необходимость политического, экономического и социального равноправия женщины, дабы она могла свободно осуществлять свои функции и бороться за улучшение общественных отношений.

Шарлотта Перкинс Гилман считалась тогда одной из самых блестящих феминисток — выдающейся писательницей, поэтессой и социологом того времени, которое получило название «века женщин». Но, человек застенчивый, она терпеть не могла газетной шумихи; никакой силой нельзя было ее заставить сфотографироваться для печати или дать интервью.

Я понятия не имела об этом, так же как и о том, что половина журналистов Лондона охотятся за ней, когда редактор одной вечерней газеты призвал меня в свой кабинет и предложил провести «небольшую беседу» с преподобной Анной Шоу, а заодно и с Шарлоттой Перкинс Гилман.