Дитя

Джуд здесь нет. С того момента, как ее взяли под арест, она замкнулась от меня, да и вообще от всех. За те дни, что последовали после ее признания, она как будто вся усохла и отказывается от еды.

Пока ее выпустили под поручительство, и при ней находится Барбара. Она присматривает за Джуд – словно вернувшись к той точке, где оборвалась их дружба столько лет назад. Я сказала Джуд, что не испытываю к ней ненависти. Но кажется, это не так. Я все пыталась понять: зачем она выкрала меня из больницы, что ею двигало? Я даже пробовала представить себя в ее шкуре. Но все, что я при этом могла видеть, – это лицо Анджелы, когда она обнаружила, что меня нет. И долгие годы ее немыслимых страданий.

Когда я спросила Джуд, как она могла спокойно жить, зная, через что прошли эти люди, она сказала, что просто заставляла себя об этом не думать.

– У них были и другие дети, – добавила она, словно это ее целиком оправдывало.

Меня сильно подмывало наорать на нее – но в этом не было никакого смысла. Ее, как панцирь, защищает эта полная зацикленность на себе. Уверенность в том, что ей все что-то должны. Чего бы ей ни захотелось, она просто это берет – независимо от последствий, – просто потому, что считает: она это заслужила.

Теперь мне понятно, почему она не моргнув глазом выставила меня из дома. Ей хотелось, чтобы у нее был Уилл. Я при этом являлась лишь косвенным ущербом.

Анджела не желает о ней и говорить. Даже не упоминает ее имя. Она хочет сосредоточиться теперь на будущем, а не на прошлом.

Мы теперь каждый день говорим с ней по телефону, становясь все ближе и ближе, и я уже задумываюсь, стану ли когда-либо называть ее мамой. Пока что я этого не могу.

На следующей неделе я собираюсь встретиться со своими братом и сестрой. Я уже к этому готова, и Анджела очень хочет, чтобы мы познакомились. Мне пока трудно сказать, как они все это воспринимают. Особенно саму меня. Шок от моего внезапного появления в их жизни может сыграть не лучшую роль. Ведь я – пропавшее дитя, доставившее их семье так много горя. Анджела говорит, они очень сильно взволнованы тем, что я нашлась. Но она стремится, чтобы все просто были счастливы, мне же необходимо сейчас все делать по порядку.

Уилл уходит в зал суда, а я сажусь обратно рядом с Кейт, стараясь выровнять дыхание. От нашего противостояния в вестибюле я чувствую в себе приподнятость – и вместе с тем какую-то разбитость. Я вся дрожу от напряжения.

– Вы держались великолепно, – говорит Кейт. – Теперь уже все позади.

Ну, скажем, почти.

85

Вторник, 2 апреля 2013 года

Эмма

После официального допроса в полиции я стала называть ребенка Кэтрин – в конце концов, это все же был человек. Назвала я ее так в честь Кейт. Если б не она, я до сих пор жила бы как в аду.

Пол тоже теперь называет ее Кэтрин. Дать ей имя означает, что мы можем теперь говорить и скорбеть о ней. О моем дитя. Я даже не представляла, как сильно мне его не хватало. Вроде бы эта малютка столь недолго по-настоящему, физически присутствовала в моей жизни – в точности как я у Анджелы, – однако с тех пор она сделалась частью моей жизни. Мое призрачное дитя.

Мне пришлось ждать еще неделю, чтобы узнать, что же намерена предпринять полиция. Позвонил мне насчет этого сам детектив-инспектор Синклэйр. Он сказал, что меня об этом официально известят, но он, мол, все же хочет сообщить, что нет никаких свидетельств того, будто я что-то причинила своему ребенку, и что он рекомендовал дальнейших действий не предпринимать. Сказал, что отнюдь не в интересах общества спустя двадцать семь лет привлекать меня к ответственности за чисто технические правонарушения – то есть за отсутствие регистрации рождения или официального заявления коронеру.

Я попыталась ответить что-то вроде «спасибо», но не смогла вымолвить и слова, и Пол взял у меня трубку, чтобы вместо меня их поблагодарить.

Казалось, что все теперь налаживается, как сказал Пол. Однако мы не могли как полагается проститься с ребенком до завершения судебных процессов.

Джуд судили первой. На самом деле все кончилось, толком даже не начавшись. Было заявление о признании вины, потом заключение психиатра, где говорилось, будто она полностью отдавала себе отчет, что нарушает закон. И наконец, тюремный приговор.

Когда ее уводили из зала, она посмотрела на меня. Но это была уже совсем не прежняя Джуд. От нее будто осталась одна сухая оболочка. Я кивнула, давая понять, что все поняла.

Она просила меня не навещать ее в тюрьме. Мол, это будет слишком огорчительно для нас обеих. Так что вместо этого я пишу ей туда письма.

Потом настала очередь Уилла. Тут все было прямо как в страшной истории. Анализы ДНК, вновь проделанные над крохотными останками моей малютки, подтвердили, что Уилл Бернсайд являлся ее отцом. Впрочем, когда я спросила полицейских, они уверили, что ее праху это ущерба не принесло. Они действовали очень деликатно и с ней, и со мною.