– Здравствуйте, я Энн Робинсон, я когда-то жила на Говард-стрит, – прикидываю я вслух наш будущий разговор. – Вы знаете, у нас на улице в одном доме обитали наркоманы. Мне кажется, этот ребенок как раз кого-нибудь из них.
Звучит сильно натянуто и явно надуманно. Я делаю еще попытку, пытаясь говорить более естественно.
– Здравствуйте! – вновь начинаю я и тут же чувствую, что получается еще более наигранно.
– Ладно, плюнь, – говорю я себе, зашвыривая ручку через комнату.
Но я знаю, что все равно это сделаю. Все же это хорошая идея – переключить ее на тех бедолаг из дома 81. После того как Джуд о них обмолвилась, я все пытаюсь их припомнить, но в памяти они возникают лишь общей гурьбой, а никак не по отдельности – с вечно грязными волосами и тонкими, исколотыми руками. «Живые мертвецы», – помнится, называл их Уилл.
«А вдруг она станет расспрашивать?» – думаю я, покусывая кожу на кончиках пальцев, и начинаю записывать все подробности, какие только могу вспомнить. Одну девушку там звали Кэрри. Эта компания жила там много лет. Или это только мне казалось, что много? Вроде бы их там не стало еще до того, как я уехала в 1985-м. Однажды ранним утром наш общий домовладелец выгнал их прочь. Весь их нехитрый скарб был вывален на тротуар: битые кружки, полурассыпавшиеся пакеты с макаронами, грязные простыни и какие-то старые кофты. Наркоманы ничего с собой не взяли. Все это так и валялось на улице до следующего приезда мусорщика, который покидал все барахло к себе в грузовичок. До сегодняшнего дня я этого даже и не помнила. Как будто запаковала и убрала подальше вместе со всем остальным.
«Ну что, легенда готова», – говорю я мысленно, заставляя себя вернуться к своей насущной задаче.
Я набираю номер
–
– Э-э… Будьте добры, а могу я побеседовать с Кейт Уотерс? – говорю я в трубку, с ходу напоминая откровенную самозванку.
– Соединяю.
– Приветствую. Кейт Уотерс, – раздается усталый голос.
Начинается.
Моя так тщательно подготовленная первая фраза мигом испаряется из головы, и я неуверенно говорю:
– Здравствуйте, это Кейт Уотерс? – хотя она сама только что мне представилась.
– Да. – Голос как будто делается четче.
– Простите, мне никогда еще не доводилось общаться с прессой, – бормочу я.
– Не волнуйтесь, все в порядке. Чем могу вам помочь? Как, простите?..
Пару мгновений я вспоминаю, какое имя себе выбрала, и наконец выпаливаю:
– Энн. Энн Робинсон.
– Итак, Энн, чем могу быть вам полезна?
– Я звоню насчет того младенца на строительной площадке, – говорю я и тут же различаю ее еле слышное «О-о!». – Видите ли, я когда-то жила на Говард-стрит…
– Правда? А когда это было, Энн?
– Ну-у, с начала семидесятых до середины восьмидесятых. Я прочитала вашу заметку на прошлой неделе и вот решила вам позвонить.
– Я так этому рада, Энн!
Она без конца обращается ко мне по имени, и всякий раз у меня в голове непроизвольно вспыхивает: «Что еще за Энн?»
– А сколько лет вам тогда было? Моя статья каким-то образом всколыхнула вашу память, Энн? – добавляет она.
– Вроде того, – отвечаю. Звучит это, должно быть, не очень убедительно. – Я уехала оттуда еще подростком. Мы снимали там дом, мама и я. – «Я слишком много ей выбалтываю. В блокноте нет всех этих деталей. Надо все же придерживаться плана». – Просто, насколько я помню, на нашей улице был дом, где полно жило наркоманов, сидевших на героине и прочей дряни. Вот я и подумала: может, они как-то с этим связаны? В смысле, с младенцем.
– А что, очень интересная мысль! А в каком доме вы тогда жили? Вы знали кого-нибудь из них? Может, вам удастся вспомнить какие-то имена?
Ее вопросы один за другим громоздятся передо мной, и я стараюсь дышать глубже, слушая, как она все больше вкапывается в толщу моего вранья.
– Кажется, одну из них звали Кэрри, – говорю я. – Но я же с ними не общалась. Да и никто другой вообще-то. Их выгнал домовладелец, когда соседи стали жаловаться на постоянную вонь и беспорядок.
– А какие соседи? – уточняет Кейт Уотерс.
– Не могу точно сказать.
– На самом деле это замечательно, что вы мне позвонили! Я как раз разыскиваю тех, кто жил на Говард-стрит в семидесятых, чтобы порасспросить, не помнят ли они чего-нибудь. Может, каких-то странных рождений. Или что у кого-то исчез ребенок.
Журналистка начинает делиться со мной тем, что она знает, и я спрашиваю, рассчитывая выведать побольше информации:
– А кого вы разыскиваете? Вы уже кого-нибудь нашли?
– Постойте-ка, – спохватывается она, – у меня же есть список. Вы не против, если я вам его зачитаю? Вдруг вы кого-нибудь там признаете?
– Давайте, конечно. Это вообще ужасно таинственная история, правда?
– Совершенно верно. В полиции, похоже, даже не представляют, что произошло, – говорит Кейт, и мне сразу дышится гораздо легче. Но тут она добавляет: – Я в данный момент пытаюсь отследить одну весьма любопытную линию. Шансов, конечно, немного, но из этого может получиться потрясающий сюжет.
– В самом деле? – вставляю я ужасно скрипучим голосом.