Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Мы ужинали в полвосьмого, а затем собирались в гостиной. Сначала мальчики играли втроем: Карл-Фридрих на пианино, Вальтер на скрипке, а Клаус на виолончели. Потом мама пела, а Хёрнхен [11] ей аккомпанировала. Каждый показывал, что выучил за неделю. Сабина занималась на скрипке, две старшие сестры пели дуэтом из Шуберта, Брамса и Бетховена. Дитрих играл на пианино гораздо лучше, чем Карл-Фридрих37.

По словам Сабины, он был внимательным и чутким аккомпаниатором, «всегда старался затушевать чужие ошибки, чтобы никто не попал впросак».

Будущая невестка Эмми Дельбрюк часто присутствовала на этих вечерах.

...

Пока мы играли, Дитрих, сидя за роялем, руководил всеми. В любой момент он знал, что делает каждый музыкант, он никогда не ограничивался исполнением собственной партии – он слышал всю музыку. Если виолончель подолгу настраивалась перед выступлением или в промежутках, Дитрих опускал голову, но умело скрывал нетерпение. Любезность была свойственна ему от природы38.

В особенности он любил аккомпанировать матери, когда она пела псалмы Геллерта – Бетховена, а под Рождество она всегда пела под его аккомпанемент песни Корнелиуса.

Семейные музыкальные вечера продолжались много лет и привлекали новых друзей, их круг все время расширялся. Концерты устраивались также в дни рождения или по иным особым случаям, вплоть до марта 1943 года, когда на 75-й день рождения Карла Бонхёффера заметно увеличившееся в численности семейство исполнило кантату Вальха «Lobe den Herrn» («Хвалите Господа»), причем Дитрих играл на пианино и дирижировал.

Грюневальд

В марте 1916 года, в разгар войны, Бонхёфферы переехали из особняка на Брюкеналлее в берлинский район Грюневальд. Место было не менее престижное, здесь селились известные берлинские ученые и профессора. Бонхёфферы сблизились со многими соседями, дети проводили много времени вместе, а со временем в этом же окружении находили женихов и невест.

Как большинство домов Грюневальда, особняк под номером 14 по Вангенхаймштрассе был очень велик, к нему прилегали сад и участок площадью в полгектара. Вероятно, именно участок и привлек старших Бонхёфферов: в военное время прокормить восемь детей, в том числе троих юношей, было нелегко, а тут они развели огород, держали коз и птицу.

Дом был полон произведений искусства и семейных реликвий. В гостиной висели писанные маслом портреты предков Бонхёффера, а рядом с ними – гравюры итальянского художника XVIII века Пиранези. Здесь же присутствовали и масштабные пейзажи кисти прадеда, графа Станислауса фон Калькрёйта. Выполненный по его чертежу величественный буфет главенствовал в столовой – громадина высотой в два с половиной метра с рельефной резьбой и двумя колоннами под зубчатым фронтоном напоминала формами греческий храм. Дитрих порой забирался на эту махину и с высоты взирал на жизнь в зале, где за обеденным столом могли разместиться двадцать человек, а паркетный пол натирали ежедневно. В одном углу на изысканным резном пьедестале, внутри которого располагался винный погребец, красовался бюст другого предка, богослова Карла Августа фон Хазе. В его честь и погребец в пьедестале звался «дедушка» (Grossvater).

Детство Бонхёффера мог бы изобразить на своих картинах швед Карл Ларссон, отчасти схоже оно и с образами «Фанни и Александра» Бергмана, только без присущей этом фильму интонации скрытой тревоги и дурного предчувствия. Бонхёфферы были редкостным чудом – подлинно счастливой семьей, чья упорядоченная жизнь катилась из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год, с музыкальными вечерами по субботам, со множеством дней рождения и прочих праздников.

В 1917 году Дитрих перенес аппендицит и операцию, но этот перерыв в обыденной жизни был кратким и едва ли слишком огорчительным. Рождество прошло своим чередом, как обычно, Паула Бонхёффер пела, дети ей аккомпанировали, читали вслух Писание, исполняли псалмы – все было так прекрасно, что даже те, кто не считал себя особо религиозным, проникался духом праздника. Сабина вспоминала:

...