Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Бонхёффер писал Суцу о «на редкость мрачных перспективах». Он чувствовал, что «наступает решительный перелом мировой истории»169, предвидел какие-то существенные события. Но какие? Пророческий дар подсказывал ему: что бы ни готовило будущее, Церковь окажется под угрозой и неизвестно, уцелеет ли она вообще. «Так какая польза в богословии?» – спрашивал он. В нем появились серьезность и настойчивость, каких не было прежде: ему казалось, что его обязанность – предостеречь людей о грядущем. Как если бы он видел, что огромный дуб, под сенью которого семьи устроили пикник, на ветвях которого радостно качаются дети, подгнил изнутри и вот-вот рухнет, погубив всех. Эта перемена была заметна и извне, прежде всего по его проповедям, которые сделались более суровыми.

Великая перемена

Развалины мемориальной церкви кайзера Вильгельма высятся, будто руины Озимандова царства, среди блеклого цементно-пластикового торгового квартала Берлина. Район этот был почти до основания разбомблен во время налета союзников в 1943 году, и останки некогда величественного собора – пустая, разбитая раковина колокольни – превратились в мрачный модернистский памятник разрушительным силам войны. А до войны то была одна из достопримечательностей столицы.

Сюда Бонхёффера пригласили прочесть проповедь в Праздник Реформации 1932 года [25] . Это воскресенье в Германии посвящалось памяти Лютера и культурному наследию Реформации. Прихожане ждали примерно такой проповеди, какую американцы выслушивают 4 июля в обычной протестантской церкви: что-нибудь патриотическое, с подъемом. Немцам хотелось бы проникнуться гордостью за свое замечательное немецко-христианское наследие и удостоиться похвалы за тот вклад, который они вносят в сохранение этой великой традиции – вот, сидят на жестких церковных скамьях, а могли бы остаться дома и заниматься своими делами. Вполне вероятно, что среди слушателей в тот день находился сам Гинденбург, вождь и воплощение нации – старик посещал именно эту церковь. Все предвкушали прекрасную, вдохновляющую службу. Прихожане расселись с таким приятным, греющим душу ожиданием, и проповедь Бонхёффера обрушилась на них, как внезапный удар под дых. Хотя выбранные им библейские тексты могли бы и насторожить самых осведомленных.

Первым шел стих из Откровения (2:4–5): «Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела, а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься». Те, кто был уже знаком с проповедями Бонхёффера, заслышав такую цитату, могли бы выскользнуть через боковую дверь – впрочем, если они предпочитали остаться и выслушать пламенную филиппику, в таком ожидании они не были разочарованы.

Бонхёффер начал не с благой, а с печальной вести: вот-вот пробьет последний час Протестантской церкви, заявил он, «и нам давно пора это осознать». Немецкая Церковь умирает, если еще не скончалась. И ту он обрушил гром и молнию на прихожан, осудил несообразность пышного празднества, когда собрались-то, по сути говоря, на похороны: «Фанфары вряд ли утешат умирающего». Затем он назвал героя этого празднества, Мартина Лютера, «покойником», которого, мол, подпирают и придают ему видимости жизни ради собственных корыстных интересов. Бонхёффер словно ледяным душем обдал аудиторию, а в заключение швырнул в слушателей башмаками: «Эта Церковь уже не Церковь Лютера», – постановил он. «Непростительным легкомыслием и самонадеянностью» было присваивать себе знаменитые слова Лютера «Здесь я стою и не могу иначе» и применять их к собственным целям, как будто эти слова имеют какое-то отношение к современным лютеранам170.

Так и пошло – то была отнюдь не единственная проповедь в этом духе, которую Бонхёффер прочел в 1932 году. Но что такое предвидел Бонхёффер, откуда эта неотступная потребность поделиться своим видением? Он словно бы предупреждал всех: очнитесь, прекратите играть в Церковь. Все вокруг казались ему лунатиками, подошедшими во сне к гибельному обрыву. Но мало кто воспринимал его предостережения всерьез. В глазах большинства Бонхёффер был лишь чересчур серьезным очкариком-педантом, да еще и религиозным фанатиком в придачу. А его проповеди становились все мрачнее.