Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Чего он пытался добиться этими выступлениями, на что рассчитывал? Неужели надеялся, что прихожане примут его слова близко к сердцу? Но ведь он говорил истину и чувствовал, что избран на это Богом. Он с полной серьезностью подходил к задаче проповедовать Слово Божье и никогда бы не стал оглашать с кафедры всего-навсего свое частное мнение. Знал он также, что зачастую перед людьми провозглашается слово, сошедшее прямиком с неба, и оно отвергается, как отвергались видения ветхозаветных пророчеств, как был отвергнут и сам Иисус. Обязанность пророка – просто, покорно говорить то, что желает сказать через него Бог. Будет эта весть принята или нет – это уже отношения между Богом и Его народом. И все же нелегко произносить слова огненные и знать, что это слова Бога к верным Его, которые Его отвергают. Эта боль неизбежно сопутствует миссии пророка: тот, кто избран Богом, предназначен разделять Его страдания.

Совершенно очевидно, что с Бонхёффером что-то произошло в предыдущий год и продолжало происходить. Некоторые даже называют это событие или этот процесс обращением, однако подобное обозначение едва ли верно. Самому Бонхёфферу и его близким было очевидно, что его вера заметно углубилась, и столь же очевидно было, что его понимание своей миссии, призвания, становится все отчетливее. Несколько лет спустя, в январе 1936 года, в письме Элизабет Цинн он попробует объяснить перемену, совершавшуюся в нем в ту пору:

...

Я совершенно не по-христиански набросился на работу. Амбиция, которую многие во мне замечали, осложняла мне жизнь… Потом случилось нечто, переменившее и преображающее мою жизнь поныне. Я впервые открыл для себя Библию… Я много проповедовал. Я многое знал о Церкви, говорил и проповедовал о ней, однако еще не стал христианином… Я понимаю, что в ту пору я использовал учение Иисуса Христа для какой-то личной выгоды… Я молюсь Богу о том, чтобы не возвращаться к этому. Хотя я был одинок, но оставался вполне доволен собой. Библия, и в особенности Нагорная проповедь, освободила меня от этого. С тех пор все переменилось. Я ощущал это явственно, как и все окружающие. То было великое освобождение. Мне стало ясно, что жизнь служителя Иисуса Христа должна принадлежать Церкви, и постепенно, шаг за шагом, мне открывалось, как далеко в этом следует зайти. И тут наступил кризис 1933 года. Это укрепило мою решимость, и я нашел людей, которые разделяли мои взгляды. Возрождение Церкви и служения стало моей главной заботой… Мое призвание теперь вполне ясно, не знаю лишь, что сделает из него Бог… Я должен следовать по этому пути. Возможно, путь окажется недлинным (Флп 1:23), но как прекрасно осознать свое призвание… Верю, что грядущие времена и события откроют его возвышенность – надо лишь продержаться171.

Во всем этом определенную роль сыграло пребывание Бонхёффера в Нью-Йорке, в особенности знакомство с «негритянскими церквами». Он слышал, как в этих общинах проповедуется Евангелие, и видел искреннюю веру страдающего народа. Неистовые проповеди, радостное богослужение, прекрасный хор – все это помогло ему прозреть и внутренне преобразило Бонхёффера. Был ли он «возрожден в вере»?