Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

М а г и с т р. Нет, не продумал и не собираюсь. Слишком уж много чудес произошло. К счастью, я познакомился с твоей дочкой раньше, чем с тобой, любезный Физдейко. Этот глубоко обоснованный этикет для нас разработал наш бесценный Глиссандер. (Мальпигиус кланяется.) Однако неутоленная жажда странности влечет меня к мирам, о коих нынешнее человечество забыло... (Зажимает себе рот рукой в железной рукавице.) Что я такое вымолвил? При дамах? О Боже, какой конфуз. (Дер Ципфелю.) Also, mein lieber[69] польский чародей, вели принести своих уродцев. С ними будет веселей. (Дер Ципфель выходит.) Терпение. Предупреждаю: говорить я буду без обиняков. Этот поэтический импродуктив, бедняга Мальпигиус (указывает на Глиссандера) заключил мои хаотичные и необузданные словесные фантазии в незыблемую форму. При всей произвольности понятийных связей, смею утверждать...

 

Ветер глухо воет.

 

Ф и з д е й к о. Ах, Готфрид, говори же наконец. Не обещай, а говори! У меня и так от ожидания все нутро болит, а сколько еще впереди.

М а г и с т р. Сейчас — пусть только принесут уродцев. Этикет должен соблюдаться. (Д в о е  Б о я р  вносят огромный ящик из грубо тесанных досок. Тут же двое других вносят второй ящик. Ставят ящики слева и справа от экрана. Следом появляется Д е р  Ц и п ф е л ь.) Если можно, чуть больше света, княгиня. Прошу вас, включите лампу. (Эльза нажимает кнопку. Свет заливает сцену.) Нищета — капитальный фоновый эффект для моей программы. Не думайте, что я пьян. А теперь, князья озверевшей Литвы, вскройте ящики с уродами.

 

Бояре взламывают ящики со стороны зрительного зала. Отбив доски сверху и по бокам, придерживают крышки, ожидая дальнейших приказаний.

 

Я н у л ь к а. Это — единственное, чего я немного опасаюсь.

Ф и з д е й к о. Я тоже. Но коли Магистр велит — ничего не попишешь. Однако даже от детских сказок я на старости лет не уберегся. Все-то я должен пережить. В детство я, что ли, впадаю, черт подери? Боюсь, как дитя малое.

М а г и с т р. Бояться нечего. Ведь с нами благородный Дер Ципфель, Великий Чародей и распорядитель самых адских на свете сеансов. Ему случалось обуздывать и не таких чудовищ.

Д е р  Ц и п ф е л ь. Так точно, сударь. (Боярам.) Оторвите крышки, старые медведи, и вон отсюда!!

 

Бояре отрывают крышки под скрежет гвоздей и с воплями дикого ужаса убегают, толкаясь в дверях. Из ящиков раздается птичий клекот. Свищет ветер. Снег валит в окно.

 

Г е р ц о г и н я (подходя). Ах, что за милые уродцы! В них зачарована тайна нашего умопомрачительного будущего. Это наши талисманы, амулеты наших победоносных искусственных духовных конструкций.

М а г и с т р (слегка дрожащим голосом). Я сам их впервые вижу. Новое государство: самое дикое варварство в сочетании с высочайшей культурой — вот непреложная аксиома грядущей реальности. Нет культуры без дикости — по контрасту.

Я н у л ь к а (падает на колени, ломая руки). Как я боюсь, как я боюсь!

 

У р о д ы  на своих подставках выползают из ящиков; движутся как переставляемые флаконы.

 

М а г и с т р. Если и рядом со мной ты будешь бояться, моя малютка, я обижусь по-настоящему. А ведь нам без тебя не бывать. Ты одна, словно некий дьявольский клейстер, соединяешь нас всех в новое существо искусственной реконструкции жизни на высотах непознанной метафизической мощи.

Ф.  П л а з е в и ц. Похоже, это ничего не значит, но сказано крепко.

Я н у л ь к а (стоя на коленях). Как я боюсь, как я боюсь!

У р о д  I (без правой руки; скрипучим голосом). Прошу поставить нас поближе к печке. Нам холодно.

М а г и с т р (обращаясь ко всем). Шевелитесь, лодыри! Помогите уродам. Живее!