Пол-Муад'Диб вспомнил, как ел. Пища его была перенасыщена специей. За это воспоминание он держался, словно за якорь, и отсюда, из данной точки отсчета, мог понять, что видит сон.
«Я – театр, в котором разыгрывается будущее, – думал он. – А еще – жертва точных пророчеств, сознания расы и собственного ужасного предназначения».
И все же он чувствовал, что переусердствовал, потерялся во времени. Прошлое, настоящее и будущее слились для него в нечто единое. Своего рода переутомление зрения – иногда оно овладевало им от постоянной необходимости запоминать видения о грядущем, каждое из которых по-разному было связано с прошлым.
«Пищу мне готовила Чани», – напомнил он себе.
Но Чани была далеко на юге, в прохладных краях, под ярким солнцем, в безопасности, вместе с их сыном Лето Вторым.
Нет, напомнил он себе, ведь Алия Странная, его сестра, вместе с матерью отправилась в южные пределы на двадцать колотушек пути в паланкине Преподобной Матери на спине дикого червя.
Сама мысль, что на гигантских червях можно ездить, повергла его в смятение. «Или же Алия еще не родилась?»
«Я был в раззии, – припоминал Пол. – Мы отправились в Арракин, чтобы вернуть воду убитых соплеменников. И я нашел останки отца в пепле погребального костра. Череп его я укрыл в соответствии с фрименским обычаем – в кургане над перевалом Харг».
«Но мои раны реальны, – сказал себе Пол, – и мои шрамы реальны. И гробница моего отца существует».
Еще в полудремоте Пол припомнил, что Хара, вдова Джемиса, однажды ворвалась к нему и объявила, что в коридоре ситча идет поединок. Это было там, на временной стоянке, когда детей и женщин еще не отослали поглубже в пустыню. Хара остановилась у входа, черные крылья волос были перевязаны сзади цепочкой с водными кольцами. Она отодвинула в сторону тяжелые занавеси и сказала, что Чани только что зарезала кого-то.
«Это было, – думал Пол, – это было на самом деле и не изменится более».
Он вспомнил, как выбежал и обнаружил под желтыми светошарами Чани в ослепительно-голубом халате с откинутым назад капюшоном, на личике эльфа была заметна печать утомления. Вдаль по коридору от них спешила толпа, уносящая тяжелый сверток.
Он подумал тогда: «Всегда понятно, когда они уносят труп».
Водные кольца Чани (в ситчах их носили открыто) звякнули, когда она повернулась.
– Что случилось, Чани? – спросил он.
– Пришлось прикончить одного. Он заявился сюда, чтобы вызвать тебя на поединок, Усул!
– И ты убила его?
– Да, но этого можно было оставить и для Хары.
(Теперь Пол припомнил, как оживились вокруг лица при этих словах. Расхохоталась и сама Хара.)
– Но он же собирался вызвать меня?
– Ты ведь учил меня своему волшебному бою…
– Конечно, но не следовало бы тебе…
– Я родилась в пустыне, Усул, и умею держать в руке крис.
Подавив гнев, он попытался убедить ее:
– Все это так, Чани, но…
– Я уже не ребенок, которому поручают ловить в ситче скорпионов на свет ручного шара, и я не играю.
Пол яростно посмотрел на нее, завороженный странной свирепостью за этим внешним спокойствием.
– Он не был достоин тебя, Усул, – сказала Чани, – и я не стану прерывать твои размышления ради подобных ему. – Она пододвинулась к нему поближе, искоса глянула и прошептала так, чтобы слышал ее слова лишь один он: – Любимый, раз всем будет известно, что бросивший вызов предстанет предо мной и примет позорную смерть от руки женщины Муад'Диба, охотников станет поменьше.
«Да, – подумал Пол, – это уже было, это истинное прошлое. И число желающих опробовать новое лезвие Муад'Диба быстро сошло почти на нет».
Где-то в мире истинном, настоящем, послышался крик ночной птицы, что-то шевельнулось.
«Я сплю, – подбодрил себя Пол. – Всему виной вечная специя в пище».