Дюна

«Мы в пустыне, – вспомнил Пол. – Мы в самой середине эрга, куда не залетают патрули Харконненов. И я должен пройти по песку, вызвать делателя, первым взобраться на него и доказать, что я настоящий фримен».

Он ощупал пояс – пистолет-маула, крис. Его окружало молчание. Обычная рассветная тишина, когда ночные птицы уже умолкли, а дневные создания еще не обнаружили себя перед лицом всемогущего врага – солнца.

– Ты должен ехать верхом в свете дня, чтобы Шай-Хулуд видел, что ты не боишься, – сказал Стилгар, – поэтому перевернем наши обычаи и выспимся этой ночью.

Пол спокойно сел в полумраке палатки, почувствовав, как болтается вокруг тела расстегнутый конденскостюм. Он двигался очень тихо, но Чани услыхала его.

Она отозвалась из темноты – тень, затерявшаяся в другой тени:

– Любимый, еще только светает.

– Сихайя, – ответил он смеющимся голосом.

– Ты зовешь меня твоей пустынной весной, – сказала она, – но учти, сегодня я – твое стрекало. Я – сайидина, и должна проследить, чтобы все обычаи были выполнены.

Он подтянул конденскостюм.

– Однажды ты привела мне изречение из «Китаб аль-Ибар», – произнес он, – и сказала: «Женщина – твое поле, иди же и возделывай его».

– Я родила тебе твоего первенца, – согласилась она.

В сером полумраке он видел, как движения ее повторяют его собственные, – она тоже готовилась выйти в пустыню.

– Тебе нужно передохнуть, – добавила она.

Услыхав в ее словах голос любви, он слегка поддразнил ее:

– Сайидина-наблюдающая не должна предостерегать или предупреждать испытуемого.

Чани приблизилась к нему вплотную и провела по щеке ладонью:

– Сегодня я и наблюдатель, и твоя женщина.

– Тебе следовало бы передать другой эту обязанность.

– Ждать известий тяжелее, – сказала она, – лучше уж я буду рядом.

Он поцеловал ее ладонь, потом прикрыл лицо маской, повернулся и разгерметизировал клапан. В воздухе снаружи угадывалась та зябкая сырость, которая позволяла надеяться на росу утром. Ветер нес и запах предспециевой массы, которую обнаружили на северо-востоке, значит, делатель был неподалеку.

Пол выполз через сфинктерный клапан, встал на песок и потянулся, чтобы разогнать сон. На востоке отсвечивала перламутром зеленая полоска зари. Палатки его отряда крошечными дюнами окружали их. Слева кто-то шевельнулся – охрана – он понял, что его заметили.

Они знали, что ожидает его сегодня. Каждый из фрименов уже проходил через нечто подобное. И теперь ему давали время побыть одному, чтобы внутренне подготовиться.

«Это нужно сделать сегодня», – сказал он себе.

Он подумал о той силе, что он получил, когда фримены стали преграждать путь погрому. Старики посылали к нему сыновей поучиться небывалому боевому искусству… Старики прислушивались к нему на советах, выполняли его планы… Мужчины, которых он посылал с поручениями, возвращались к нему с высочайшей похвалой у фрименов: «Твой план сработал, о Муад'Диб».

И все-таки самый плюгавый и захудалый воин фрименских племен мог сделать такое, чего он еще не делал. И Пол знал, что пока он не может еще быть истинным предводителем для них.

Он еще не ездил верхом на делателе.

Ох, конечно, он ездил вместе с другими в набеги, набираясь опыта, но сам в путешествие еще не пускался. И, значит, пределы его мира зависели от других. А такого не может допустить ни один настоящий фримен. Пока он еще не решился на это, громадные южные земли, что в двадцати колотушках к югу от эрга, оставались для него недоступными. Приходилось заказывать паланкин и ехать, словно Преподобная Мать или больные и раненые.

Стали возвращаться воспоминания о внутренней борьбе, пережитой ночью. Он подметил странную параллель: если он овладеет искусством езды на делателе – его власть укрепится; если овладеет внутренним оком – то же самое. Но там, впереди, все тонуло в тумане… Великая Смута, кипением своим словно охватившая всю Вселенную.

Несходство путей, которыми он познавал Вселенную, не давало ему покоя – странное переплетение точности и ошибки. Он видел Вселенную, какая она есть. Да, все, что перерождала реальность, немедленно обретало собственную жизнь и развивалось дальше… с учетом новых тонких отличий. Но ужасное предназначение оставалось. И сознание расы. И мутной волной надо всем вздымался джихад, кровавый и дикий.

Чани присоединилась к нему. Обхватив себя руками, она поглядела на него искоса вверх, как всегда, когда пыталась определить его настроение.

– Расскажи мне еще раз о водах твоего родного мира, Усул, – попросила она.

Он понимал, что она пытается отвлечь его, развеять нелегкие думы перед опасным испытанием. Светлело, он заметил, что некоторые из его фидайинов уже сворачивали палатки.

– Лучше бы ты рассказала мне о ситче и нашем сыне, – ответил он. – Так, значит, наш Лето уже взял в кулак мою мать?

– И Алию тоже, – сказала она. – Он быстро растет. Вырастет высоким.

– И как там, на юге? – спросил он.

– Вот оседлаешь делателя, сам увидишь, – произнесла она.

– Но сперва хотелось бы увидеть твоими глазами.

– Там очень одиноко, – ответила она.