Дюна

– Да, все идет, как предвидел Муад'Диб, – сказала Чани. Поглядев на Джессику, она постаралась сдержать свои страхи. «Я назвала его имя… но она никак не отреагировала. На этом гладком камне, который она зовет своим лицом, не прочесть ничего… но оно какое-то уж слишком застывшее. Почему она столь спокойна? Что случилось с моим Усулом?»

– Хорошо бы остаться там, – сказала Джессика. – Оазисы были так хороши, когда мы уезжали. Ну как не ждать того дня, когда вся наша земля зацветет, словно южные края?

– Земля там прекрасна, – согласилась Чани, – но с красотой ее смешано много горя.

– Горе – оковы победы, – произнесла Джессика.

«Или она подготавливает меня?» – подумала Чани и сказала:

– Женщины совсем истосковались без мужей, все так завидовали, узнав, что меня вызывают на север.

– Тебя вызвала я, – ответила Джессика.

Чани почувствовала, как заколотилось ее сердце. Ей вдруг захотелось прикрыть уши руками, чтобы не слышать, что сейчас скажет Джессика. Но ровным голосом она сумела ответить:

– Послание было подписано его именем.

– Я подписала его в присутствии лейтенантов Пола, – сказала Джессика. – Это вынужденная предосторожность. – И подумала: «Храбрая женщина у моего Пола, страх почти овладел ею, а она все не изменила своего тона. Да. Быть может, именно она-то и поможет».

С легчайшей ноткой тревоги Чани произнесла:

– Ну, а теперь скажи то, что мне следует услышать?

– Ты нужна мне… чтобы вернуть к жизни Пола, – сказала Джессика, успев про себя подумать: «Так! Правильные слова. Вернуть к жизни. Она поймет, что Пол жив, но в опасности. Именно такой смысл увидит она за этими словами».

Только момент потребовался Чани, чтобы успокоиться.

– Что я могу сделать? – спокойно произнесла она, ей хотелось наброситься на Джессику, тряхнуть ее за плечи, крикнуть: «Где он?» Но она молча ждала ответа.

– Подозреваю, – сказала Джессика, – что Харконненам удалось заслать к нам агента, чтобы отравить Пола. Другого объяснения я не нахожу. Какой-то совершенно необыкновенный яд. Я проверила его кровь всеми мыслимыми способами, но так ничего и не нашла.

Чани встала возле нее на колени:

– Значит, яд? Ему больно? Могу я…

– Он без сознания, – продолжала Джессика, – жизненные процессы в его теле замедлились настолько, что их удалось обнаружить лишь благодаря тончайшей технике. Я просто содрогаюсь от мысли, что могло бы случиться, если бы не я первой обнаружила его. Непосвященному взору он кажется мертвым.

– Ты вызвала меня не просто из сочувствия, Преподобная Мать, – ответила Чани. – Я знаю тебя. Так что же могу сделать я, раз ты бессильна?

«Как она храбра, очаровательна и – ах-х! – как восприимчива, – подумала Джессика. – Какая Дочь Гессера получилась бы из нее!»

– Чани, – сказала Джессика, – может быть, ты и не поверишь мне, но я не знаю, зачем я послала за тобой. Какой-то инстинкт… интуиция. Просто сама собой пришла мысль: «Надо послать за Чани».

И тут Чани заметила печаль на лице Джессики, боль в ее обращенном внутрь взгляде.

– Я сделала все, что умею, – сказала она. – Все… тебе будет трудно даже представить, насколько это «все» больше того, что назвали бы другие этим словом. Но… я ничего не сумела.

– А этот старый друг, Холлик? – спросила Чани. – Не его ли рук дело?

– Исключено, – ответила Джессика.

Одно слово вместило целый разговор… Чани угадывала за ним проверки и перепроверки… воспоминания о былых неудачах.

Качнувшись назад, Чани поднялась на ноги, разгладила потрепанное в пустыне облачение.

– Отведи меня к нему, – сказала она. Джессика поднялась, повернулась к занавесям у стены слева.

Чани последовала за ней и оказалась в бывшей кладовой. Теперь стены ее были занавешены тяжелыми тканями.

У дальней стены на походном матрасе лежал Пол. Лицо его освещал подвешенный прямо над головою шар. Черное одеяние покрывало его, руки были вытянуты вдоль тела. Видимо, его раздели и прикрыли одеялом. Кожа его казалась восковой. Он был совершенно неподвижен.

Чани подавила желание броситься вперед, повалиться головой на это недвижное тело. Но мысли ее обратились в другую сторону, к их сыну, к Лето. И тут она поняла, что испытывала Джессика, когда ее герцогу грозила смерть, когда приходилось заставлять себя искать пути спасения юного сына. И сочувствие к стоявшей рядом вдруг стало столь горячим, что Чани стиснула руку Преподобной. Ответное пожатие было даже болезненным.

– Он жив, – ответила Джессика, – уверяю тебя, он жив. Но ниточка, на которой держится его жизнь, столь тонка, что ее едва можно заметить. А среди вождей некоторые уже поговаривают, что моими устами говорит просто мать, не Преподобная, и я, мол, отказываю племени в воде сына.

– И давно он в таком состоянии? – спросила Чани. Высвободив свою руку из ладони Джессики, она прошла в комнату.

– Три недели, – ответила Джессика, – и почти неделю я пыталась оживить его. Тут были и встречи, и споры… и расследование. Потом я послала за тобой. Фидайины повинуются моим приказаниям, иначе мне не удалось бы отсрочить… – Она замолкла и облизала пересохшие губы.