Дюна

– Гарни Холлик, которого я знала, был адептом и клинка, и музыки, – сказала Джессика, – и мне больше всего он нравился за бализетом. Разве не помнит Гарни Холлик, как, бывало, часами я наслаждалась его музыкой? Уцелел бализет, а, Гарни?

– Теперь у меня новый, – ответил Холлик, – привезенный с Чусука. Неплохой инструмент, по звуку похож на работу Вароты, только подписи нет. Я думаю, его изготовил кто-нибудь из учеников Вароты… – Он вдруг умолк. – Что мне сказать вам, миледи? Как я могу болтать здесь о…

– Это не болтовня, Гарни, – сказал Пол. Он стоял теперь рядом с матерью, лицом к лицу с Гарни. – Это не болтовня. Мы рады слышать тебя. И если можешь, сыграй – для нас это будет подарком. А битвы и планы могут подождать. В бой идти завтра, еще есть время.

– Мне… мне надо взять бализет, – пробормотал Холлик. – Я оставил его у входа. – Обойдя их обоих, он исчез за покрывалом.

Положив ладонь на руку матери, Пол почувствовал, что она дрожит.

– Все закончилось, мать, – сказал он.

Не поворачивая головы, она искоса глянула на него:

– Закончилось ли?

– И, конечно, Гарни…

– Гарни? Ах, да… – Она опустила глаза.

Зашуршали занавеси. Гарни вернулся с бализетом.

Опустив глаза, он принялся настраивать инструмент. Драпировка, ковры и подушки глушили звук, делая его интимным и тихим.

Пол подвел мать к подушкам, она села, прислонившись спиною к толстым коврам на стене. Вдруг он обратил внимание, как состарила ее пустыня – эти иссушенные морщины, расходящиеся от ее глаз, покрытых голубой дымкой.

«Она устала, – подумал он, – нужно найти способ облегчить ее ношу».

Гарни взял аккорд.

Пол поглядел на него:

– Вот что… мне нужно кое-что сделать. Подождите меня здесь.

Гарни кивнул. Он словно был уже в невообразимой дали под чистым небом Каладана… И дальняя тучка на горизонте обещала разразиться дождем.

Пол заставил себя повернуться, раздвинув тяжелые занавеси, он вышел в боковой проход. Гарни позади затянул песню. На мгновение Пол остановился, внимая словам и далекой музыке:

Виноградник мой полон гурий,
Полногрудые передо мною,
И краснеет чаша вина,
Почему же мне снились битвы,
И стертые в пыль скалы,
И в пыли – мои следы?
Небеса распахнуты настежь,
Осыпают меня жемчугами —
Не ленись, нагнись, подбери!
Почему мои мысли – о схватках
И о яде в литой чаше?
Почему я сегодня стар?
И пусть руки белые манят,
И пусть дразнят нагие груди,
Пусть сулят мне блаженство рая —
Мне сегодня – помнить о ранах…
И мне снились скитанья былые,
И был этот сон так тревожен.

Из-за угла показался облаченный в бурнус курьер-фидайин. Капюшон он отбросил на спину, а завязки конденскостюма болтались у него на шее – значит, только что прибыл из пустыни.

Пол жестом приказал ему остановиться, выпустил из рук занавеси, прикрывавшие вход.

Мужчина склонился перед ним, сомкнув спереди руки, – так подобало приветствовать Преподобную Мать или сайидину обрядов – и сказал:

– Муад'Диб, вожди начали собираться на совет.

– Так скоро?

– Те, которых Стилгар пригласил заранее, когда все еще считали… – Он пожал плечами.

– Вижу. – Пол вновь оглянулся на слабый звук бализета, припоминая старую песню, которую почему-то захотела услышать его мать. Игривая, веселая мелодия странно контрастировала с грустными словами. – Скоро вместе с остальными сюда прибудет Стилгар. Проводи их к моей матери, она ждет их.

– Я подожду их здесь, Муад'Диб, – произнес вестник.

– Да… да, так и сделай.

Оставив фримена у входа, Пол направился в глубь пещеры, к месту возле котловины с водой, что имелось в каждом ситче. Там, между рытвинами, содержали крохотного Шай-Хулуда – недоростка, не длиннее девяти метров. Делатель, отделившийся от малых делателей, избегал воды: она была для него ядом. Утопив делателя в воде – и это являлось величайшим их секретом, – фримены получали объединяющую Воду Жизни, яд которой могла преобразовать только Преподобная Мать.

Решение Пол принял в тот момент, когда матери угрожала опасность. Ни в каком из вариантов будущего не видел он, что Гарни Холлик вдруг станет опасен. Будущее бурлящим серым облаком опутывало его, призрачный мир шествовал к бурной развязке.

«Я должен увидеть все, что скрывается за пеленой», – подумал он.

Организм его постепенно приобретал невосприимчивость к специи, и провидческие видения посещали сознание гораздо реже, становясь при этом все смутнее. Решение было очевидным.

«Придется утопить делателя. И тогда проверим, на самом ли деле я – Квизац Хадерач, мужчина, которому по силам выдержать испытание, что проходит каждая Преподобная Мать».