Дюна: Пол

Старик, войдя, едва не споткнулся, но сумел сохранить на лице улыбку. Наверное, он искренне гордился своими достижениями на этом поприще. Ноги были обрамлены линейными протезами, и Шек хотя и хромал, но все же не был привязан к креслу. Над поясом свисало объемистое брюхо, а круглая задница говорила о том, что этот тип много ел, но мало двигался. Седые волосы были спутаны и засалены – видимо, их обладатель считал такую прическу стильной. Гарни узнал его сразу, но Рульен Шек, очевидно, не помнил какого-то там брата какой-то там девки, пришедшего к нему в ту ночь…

– Для меня великая честь, что новый правитель Гайеди Прим удостоил посещением мое скромное заведение. Все мои финансовые документы в полном порядке, я с радостью покажу их вам, сэр. У меня чистый и честный бизнес. В моем заведении собраны самые красивые женщины. Необходимая часть дохода находится на закрытых счетах, предназначенных раньше для Харконненов, а теперь для вас. Вы не найдете у меня никаких злоупотреблений, милорд. – Старик согнулся в низком поклоне.

– Само это заведение есть самое главное злоупотребление. – Гарни шагнул в здание. Но ему не хотелось подробно его рассматривать. Он помнил эти комнаты, соломенные тюфяки, пятна на стенах, бесконечные очереди потных харконненовских солдат, жаждавших развлечений с такими рабынями, как его сестра. Эти ублюдки получали больше удовольствия не от секса. А от того, что мучили несчастных женщин. Бедной Бет они для начала прижгли горло, и она не могла даже кричать.

Гарни зажмурил глаза и, не глядя на старика, сказал:

– Я приказываю задушить этого человека.

Администраторы притихли. Шек издал душераздирающий крик, начал оправдываться, но Гарни перебил его и прорычал, ткнув в лицо старика вытянутый палец:

– Скажи спасибо, что я не приказал для начала сотне солдат изнасиловать тебя, да еще дубинками с шипами. И хотя ты это заслужил, я дам тебе умереть быстрой смертью. Я не Харконнен.

Гарни прошел мимо изумленных администраторов и, распахнув дверь, вышел на улицу. Ему хотелось побыстрее уйти из этого места.

– Когда со стариком покончат, проследите за тем, чтобы всех женщин освободили и дали им достойное жилье. После этого сожгите это заведение до основания. Я приказываю сжечь все дома терпимости на Гайеди Прим.

Последнюю остановку новый правитель сделал в деревне Дмитрий. Это бедное безнадежное селение не изменилось ни на йоту. Мать и отец давно умерли. В этой деревне жизнь значила так мало, что никто не вел записей о рождениях и смертях. На кладбище, где в полном беспорядке скучилось множество могил, Гарни не нашел последнего пристанища своих родителей. Не было никаких памятных надписей, словно ни отца, ни матери никогда не существовало вовсе.

Гарни подумал, что когда-нибудь Пол предложит воздвигнуть величественный монумент всем жертвам, но он, Гарни, будет против. Его родители не изменили мир к лучшему. Люди деревни не восстали против тирании. Они не защитили его, маленького тогда мальчика, когда прихвостни Харконнена забрали его с собой. Они не протестовали против несправедливостей, с которыми ежедневно сталкивались.

Гарни испытывал печаль, но не нуждался в трауре.

– Довольно. Теперь доставьте меня назад в Баронию…

Но и там каждый новый день оставлял горький неприятный осадок. «Я делаю это для Пола», – ежедневно напоминал себе Гарни. Он печатал объявления и издавал приказы – переименовывать города, уничтожать всякие напоминания о харконненовских порядках. Гарни приказал приступить к строительству нового правительственного комплекса, откуда он мог бы управлять планетой, не вспоминая всякий день о Харконненах.

Но человеческая боль за много поколений прочно въелась в самое сердце народа жизни мрачной планеты. Гарни уже сомневался, сможет ли он долго управлять Гайеди Прим.

Каждый год несет с собой надежду и упование,

Каждый прошедший год уносит разочарования в них.

Гарни Холлик. Из неоконченной песни

Согласно имперскому календарю, заново рассчитанному с учетом переноса нулевого меридиана с Кайтэйна на Арракис, было изменено летосчисление. Было решено, что наступил 10 198 год эры Гильдии. Следующий год величия Муад’Диба, следующий год, наполненный новыми победами великого джихада. В Аррракине царило безумное веселье шумных карнавальных праздников.

Император Муад’Диб стоял на балконе своей скромной, обставленной в стиле ситча спальни и смотрел на толпы людей, текущие по улицам и площадям. Его нисколько не удивляло это безумство. Многие тысячелетия фримены понимали потребность человека в периодическом высвобождении животного начала и регулярно устраивали росные оргии. Этот праздник многим напоминал оргию, только более масштабную и тщательно подготовленную.