Дюжина межгалактических мерзавцев

– Показалось, – пробормотал Крыс и вдруг впился тонкими пальцами мне в руку и зашептал: – Я уверен, что знаю, кто мог его убить!

Я начал закипать, но виду не подал. Не стоит пугать раньше времени истерика и психопата, если он может дать ценную информацию.

– Я тебя внимательно слушаю, – отчеканил я.

– Это я, – сообщил сириусянин, – я мог его убить!

– Ты?

– Я. Вы помните, что было в ту ночь, когда убили Провокатора?

– Конечно.

– А я не помню. Совсем не помню… – Крыс закатил глаза, заломил маленькие ручки. – Зато я отчетливо представляю все время, как отрываю ему хвост. Не правда ли, это странно?

– Ты? Хвост? – я недоверчиво поглядел на этого тщедушного хмыря с треугольной мордой. – Не думаю.

– Вы меня недооцениваете! – возмутился он. – Я способен на такое… на такое…

– Ладно, – согласился я устало, – будешь меня первым подозреваемым в списке.

– Но я же не нарочно, – испугался сириусянин. – И пожалуйста, никому не говорите.

– Посмотрим, – сказал я.

– Гадина! – вдруг выкрикнул Крыс, переменившись в лице. – Сволочь! Мерзавец! Гнида!

– Чего-о?! – опешил я.

Он снова сделался кротким, как ручной хорек, смущенно скосил глазки к носу.

– Вот видите, совсем не могу себя сдерживать. Копролалия. Такое заболевание. Одно из многих. Я совсем-совсем больной ублюдок. Такой же больной, как ты, ЛЕГАВАЯ ГАДИНА! – проорав очередное ругательство, сириусянин замолчал.

– Ах, ты… – начал я, собираясь прочитать ему короткую лекцию о том, как вредно для здоровья хамить представителям власти. Эдакий небольшой классический экскурс в историю взаимоотношений в прошлом здоровых людей и федеральных агентов. Но договорить не успел.

– Падлюка! – завопил сириусянин и заметался по каюте, размахивая ручками. – Тварь толстозадая! Грязный ублюдок! Подонок! Будь ты проклят!

Во время следственной работы мне частенько приходилось сталкиваться с сумасшедшими. Иных сразу не распознаешь, внешне они совершенно нормальны. Безумие других сразу бросается в глаза.

Более всего на допросах меня раздражали жертвы рекламы. Так я их называл. Некоторые придурки, чтобы заработать денег, соглашались на нейрохирургическую операцию. В их головной мозг вживлялся крохотный чип, регулирующий их речевую активность. Такие сапиенсы в определенные часы разражались вдруг длинной тирадой, состоящей из слогана и описания рекламируемого продукта.

Мне случалось однажды допрашивать вымогателя таргарийского происхождения. Я напирал на подозреваемого в своей обычной манере, чувствуя, что осталось дожать самую малость – и он во всем расколется. И вот, после слов: «Хорошо-хорошо, я все скажу…» он, изменившись в лице, пропел женским тенорком: «Ваше мужское достоинство в наших руках». Дальше началось повествование о достоинствах искусственных половых органов. Поначалу я опешил, решил, он надо мной издевается. Но потом пригляделся и понял, что таргариец не владеет собой, его нервная система подчинялась сигналам вживленного в кору рекламного чипа.

Вопли сириусянина напомнили мне эту давнюю историю. Психованный коротышка точно так же не мог контролировать свою речь.

Я пощупал пульс, ощутил, как волнительно бьется сердце, и решил, с меня хватит. Еще немного, и я, пожалуй, придушу маленького мерзавца. Не всегда удается себя сдержать, когда имеешь дело с подобным типом личности. Убить такого негодяя любой федеральный агент посчитает личным счастьем.

Я покинул апартаменты остромордой сволочи и, пройдя несколько шагов, остановился. Чтобы допрос прошел эффективно, следователь должен быть спокоен, а подозреваемый напротив – мандражировать, подавляемый перспективой наказания за содеянное. Волнение отступало медленно. Кровь отлила от лица. И сердце перестало бухать в грудную клетку набатом смерти: «Убей его! Убей его! Убей!» Некоторое время оно еще говорило: «Дай ему в бубен! Дай ему в бубен! Дай!» А потом перешло на привычный неслышный ритм, ощутимый только на запястье.

Из соседней каюты показался немониец, увидел меня и собирался юркнуть обратно, но я мгновенно сунул ногу в створку закрываемой двери и нажал кнопку открытия.

– Мне все известно, – сообщил я, разглядывая все шарообразное тело и размышляя о том, что с таким, как этот сапиенс, увы, не установишь контакт глаза в глаза.

– Зачем ты убил Зеленого?

Шарообразный сапиенс весь задрожал и стал кататься из стороны в сторону. Должно быть, таким образом он выражал крайнюю степень мандражирования – то, что нужно для большей эффективности допроса.

– Отвечать! – рявкнул я. Не сдержался. Сказывалось перенесенное напряжение.

Шар едва слышно загудел.

– Отставить гул, говорить на новоязе!

– Я никого не убивал! И ничего об этом не знаю…

– Начинается, – я изобразил возмущение. – Мне казалось, ты малый – не дурак. Ну, зачем отпираться? Неужели ты думаешь, я бы стал просто так говорить, что знаю обо всем, если бы не знал. Давай начистоту. Я говорю тебе, что видел и что знаю. Ты сообщаешь мне, как убивал и почему. Идет?

– Но я никого не убивал…