Диверсант из рода Нетшиных (СИ)

в которой все к чему-то готовятся; земля Полоцкая, а также весь Литовский край и их окрестности — к большой войне, а Вайва — к родам

Владетель Литовского края Миндовг не вступал в переписку с получившим вдруг всеобщее внимание княжичем Федором Чудским из того чувства, что веков восемь спустя с полным правом могли бы поименовать спортивным интересом. Азартен был влиятельный князь, и в то же время умел принимать решения не спеша, тщательно продумывая вероятные из них исходы. Так и тут: никто из ближних к литвину советников не рисковал угадать, чем обернется в итоге бесшабашная на вид удаль полочанина — да, действительно пару (и каких!) побед меньше чем за месяц отпраздновавшего. Миндовг же знал, как в нужный момент поспешать, не торопясь.

Несколько лет назад, окончательно для окружающих разорвав вроде бы с католическим папой (но письма от него продолжал получать и сам отправлял), властитель мирской призвал к себе Криве-Кривейто Лиздейко и держал с ним долгую, на несколько часов беседу с глазу на глаз. После чего в столичном Новогрудке начали периодически появляться неброские с виду молодые женщины, обязательно в первый же по приезду день посещавшие дом Миндовга.

Сначала судачили по этому поводу кумушки всякое, потом как-то пообвыкли и примечать в том какую-то необычность перестали. А мудрый литвин затеял для тех времен и мест небывалое: удостоверившись со слов самого римского первосвященника в подлинности истории создания многих рыцарских орденов, порешил Миндовг учредить несколько иного рода организацию, состояющую, вопреки обычаям, исключительно из лиц женского пола.

Предстояло неофиткам заняться не только доглядом в нужных местах за нужными людьми — не просто так предпочтение отдавалось молодым и симпатичным вдовам или просто одиноким женщинам, — равно как и разнообразным послухом. Замыслил князь заиметь и свою особую службу для решения многих дел тайных, где могли бы его новобраницы проявить себя полной мерой — ведь кто подумает на слабую и милую внешне особу, что спустя минуту она с чарующей улыбкой вонзит в твое сердце кинжал, или за общей чарой подсыплет в твою сонного или ядовитого зелья, или найдут после проведенной вместе с ней бурной ночи мужчину неожиданно повесившимся на собственных подштанниках.

На знатность, равно как и на племенную принадлежность, внимания обращалось при вербовке мало, критериями выступало другое, и на первом месте среди подписываемых (нет, не кровью!) при заключении условий кондиций стояла безусловнаяличная преданность — упаси боги, никак не влюбленность! — самому Миндовгу. Впрочем, и платил влиятельный литвин щедро, не скупясь, и не пересчитывая лишний раз выдаваемые серебряные кругляши.

Порученицы владетеля Литовского края могли позволить себе многое, но, как правило, селились тихо и удаленно где-то в нелюдных местах с сокрытыми от постороннего лишнего взгляда тайными подходами, одевались добротно, но неброско. То есть из общего ряда окружающих выделялись не очень-то.

Юманте, расставшаяся с Пелюшей в день его изъятия Андреем с постоялого двора Сапеги, и даже толком так и не понявшая, куда же подевался ее давний к той поре собутыльник, допускавшийся ночью иногда и под теплый бочок погреться, несколько месяцев провела в напряженных поисках. Нет, конечно, не это клятого, как сам любил выражаться, Сквайбутиса. Попрощавшись с урядившимся на работу с хозяином двора Янеком, дочка бортника забрала коня, которого вполне искренне считала своим, и отправилась южнее, в ту сторону, куда ушел полон, набранный немцами после бойни у полевого стана.

Молодая женщина справедливо полагала, что Миндовгу захочется распутать некоторые не видимые пока концы этой истории, и любая крупица дополнительного знания могла тому только поспособствовать. Но после странствий, продлившихся чуть более трех седьмиц, совершенно свежая, будто и не провела почти все это время в седле,Юманте соскочила у невысокого ладного домика в одной из полабских деревушек и постучала рукоятью плетки в переплет затянутого бычьим пузырем окна.

Здесь обитала одна из ее товарок по службе литовскому владетелю, носившая странное и частенько полагавшееся мужским имя Кнепа. Бортникова дочка зорко огляделась по сторонам и спросила полсе приветствия у вышедшей навстречу хозяйки:

— Все ли спокойно в твоих краях? Что слыхать об ушедшем к югу с литовским полоном немецком обозе?

Та почесала туго обтягивающие крепкую задницу потертые мужские штаны и зевнула, прикрываясь от недоброго догляда ладонью.

— Две седьмицы назад протопали вверх по Лабе. Не шумно шли, видимо устали, гнали их немцы быстро, задержек лишних не позволяя. Да и не знаю даже, как они свой товар будут купцам сбывать, глаза у литвы были совсем мертвые, плохие из них теперь работники выйдут.