Диверсанты Его Величества

Вот ведь напасть! И чем пригожий молодец не угодил старшей дочери? Ведь семнадцать стукнуло — еще немного, и перестарок. А Федор Саввич и собой пригож, и летами молод, и хозяин справный. Он одних только свиней сдает в заготовительный комиссариат по полторы сотни за сезон. Земельный надел еще немалый, положенный отслужившему в армии вольному хлебопашцу. А что ногу чуть приволакивает, так в том нужно винить не его, а злую шведскую пулю в финляндском походе. Зато на груди знак военного ордена, дающий право детям героя учиться в Суворовском училище, а там и дворянство получить. Какого же хрена Машке еще надобно?

Федор Саввич в надраенных до синих искр сапогах, по торжественному случаю в мундире с погонами Второго Егерского полка, только нашивки младшего сержанта по отставному серебряные, а не золотые. И тоже кобура на поясе, откуда торчит рукоять барабанного пистоля, на иноземный манер именующегося «револьвером». Нет, в лепешку расшибиться, а такого зятя не упустить. Грешно упускать, право слово.

Так, неторопливо беседуя, дошли до церкви, перед которой на площади уже начал скапливаться народ. Вот тут везде гудронной смесью залито, ни единой лужицы. Это Юрий Сергеич Федяков постарался, нынешний помещик и директор школы. Традиции блюдет — храм-то его дедом построен, отец колокола на колокольню аж из самой Москвы выписывал, а внуку, значит, о благоустройстве заботиться.

Вот, кстати, и он сам. Стоит, опираясь на костыль, и хмурится, выслушивая оправдывающегося в чем-то управляющего.

— Мое почтение, Юрий Сергеевич!

— Отец Михаил, безмерно рад вас видеть! — благожелательно откликнулся помещик и рявкнул на управляющего: — Прочь с глаз моих, мерзавец!

Того как ветром сдуло, и батюшка усмехнулся:

— Сурово!

— Иначе нельзя. Представляете, этот недоумок уговаривает взять на себя повышенные обязательства и втрое увеличить посевы яровой пшеницы!

— Я бы не стал, — скромно заметил остановившийся чуть в стороне Федор Саввич. — По нашим климатам рожь куда как урожайнее выйдет.

— Справедливо замечено, господин сержант, — кивнул помещик. — Здравствуйте, кстати.

— Здравия желаю, ваше благородие! Не посмел первым…

— Полноте, братец. Уж не нам, понюхавшим пороху и с лихвой хлебнувшим горячего, чиниться, подобно провинциальным купчихам.

— Привычка со службы.

— Оно похвально, но мы же в отставке. Так что там про рожь, господин сержант?

— Как вам сказать, господин лейтенант… Пшеница, конечно, закупается комиссариатом по весьма приятным для нас ценам…

— Еще бы! Почти вся идет за границу и возвращается чистым золотом.

— Точно так. В воюющей Европе некому и некогда растить хлеб, а голодных ртов убавилось не так уж много.

— Мерзавец-управляющий то же самое и говорил. А под повышенные обязательства предлагал взять кредит на паровую машину для мельницы. Ведь дадут?

— Свободных средств не хватает? — удивился отец Михаил. — Сколько у вас с аренды выходит?

— У меня общегосударственные расценки со скидкой на суглинки и подзолистые почвы! — Федяков, оскорбленный в лучших чувствах, вскинул голову. — Ни копейки лишней не беру, вам ли этого не знать?

— Простите, Юрий Сергеевич, не хотел обидеть, но…

— Я купил пай на Выксунском сталелитейном заводе, — пояснил мгновенно остывший и пришедший в прежнее добродушие помещик. — Так что бедую нынче без гроша в кармане. А обвинять в скупости и скопидомстве…

— Разве кто обвиняет? — поспешил вмешаться отставной егерь. — Вернемся к нашему разговору, ваше благородие.

— Извольте.

— Так вот… Мы говорили о пшенице, но читали ли вы газеты за последние полгода? Тон некоторых заметок, появляющихся с завидной регулярностью, позволяет предположить скорую острую потребность именно во ржи, так как ржаной хлеб составляет основу рациона… Вы понимаете?

— Запахло порохом?

— Мне так кажется.

— И где учат подобной внимательности при чтении газет?

Федор Саввич сделал непонимающую физиономию:

— В каком смысле? После излечения и отставки я прослушал курс сельскохозяйственного училища императрицы Марии Федоровны и более нигде не обучался.

— Возможно, — не стал спорить помещик. — Но не пора ли начинать?

— Сейчас готово будет, — Федор Саввич кивнул в сторону отца Михаила, незаметно покинувшего их и распоряжавшегося на паперти. — Вот и стол выносят. А вам кресло.

Батюшка не знал, откуда появилась традиция накрывать стол алым сукном, но митрополит Нижегородский и Арзамасский Антоний, на приеме у которого пришлось бывать несколько раз, уверял, будто бы в Петербурге по-иному и не делают. Чтобы не отставать от столичных мод и веяний, пришлось пожертвовать целым рублем, зато теперь никто не упрекнет жителей Федякова их провинциальностью. Поверх сукна, ближе к правому краю, неизменный графин с водой.

— Господа мужики! — начал отец Михаил и замолчал, пережидая поднявшийся гул.

Подобное обращение к крестьянам давно вошло в привычку, но до сих пор вызывало оживление в толпе. Пришлось постучать по графину кохинуровским карандашом, после чего шум стих и можно было продолжить.