Два всадника неторопливо ехали по лесной дороге. И правда, куда торопиться? Ведь это не Санкт-Петербург с его стремительным течением столичной жизни и не Париж с вечным желанием успеть вкусить все запретные плоды и понадкусывать плоды разрешенные. На войне хочется растянуть вдруг выпавшее мирное мгновение до бесконечности, потому что не так уж часто оно случается.
Серая белка, сидящая на ветке у самой обочины, сердито зацокала. То ли на самом деле возмущается появлением непрошеных гостей, то ли требует пошлину. Один из всадников, молодой, но бородатый, рассмеялся и достал из кармана ржаной сухарик;
— Держи, попрошайка!
Зверек выхватил угощение прямо из рук и скрылся в густой кроне. Наверное, решил съесть втихаря, чтобы не делиться с соплеменниками. Или, наоборот, в гнездо детишкам понес?
— Балуете вы их, Денис Васильевич, — покачал головой второй путник, пряча улыбку в роскошные, опускающиеся чуть ли не на грудь усы. — Сейчас весь лес сюда сбежится.
— А не жалко, пан Сигизмунд. — Бородач поискал взглядом следующую потешную мордочку и бросил сухарь в кусты, где сразу же послышалось шуршание. — Все же божьи твари, не какие-то там французы приблудные. Нешто своим сухую корочку пожалеем?
Белки больше не попадались, и некоторое время всадники сохраняли молчание. О чем говорить, когда вокруг такая красота? Начало осени, бабье лето… Еще птички поют вовсю, солнце светит настолько пронзительно и ярко, что окружающая природа кажется чуть нереальной, будто сошедшей с холста гениального живописца. Паутинки летают неторопливо, собираясь на лесных полянах в затейливые хороводы, дятлы стучат где-то вдали, грязные босые ноги с объеденными пальцами из-под елки выглядывают… Тьфу, испортили идиллию!
Нет, определенно у крестьян Смоленской губернии отсутствует чувство прекрасного. Ну убили француза, эка невидаль, так хоть подальше от дороги оттащить можно? Учит, учит их государь Павел Петрович грамоте, культуре и политесу, школы в каждой деревне открывает, да не в коня корм оказывается. Как были пеньки пеньками, оглоблей опоясанные, такими и остались. А ведь человек — это звучит гордо!
Пан Пшемоцкий на покойника внимание не обратил, ну лежит и лежит, мало ли сейчас таких по лесам, а с грустью задумался о своей дальнейшей судьбе. А ехал он на суд, причем добровольно и без всякого принуждения. Слово дал шляхетское, что явится пред светлы очи фельдмаршала Кутузова и предоставит тому все бумаги по делу, включая опросы свидетелей и чистосердечное признание вкупе с раскаянием.
Как же не хочется… Но не явиться нельзя — честью поручился.
Капитан-лейтенант Давыдов отправился в Смоленск по своим делам и пану Сигизмунду приходился попутчиком, а не конвоем. Вдвоем всяко веселее, да и значительно безопаснее. Оружие поляку вернули сразу после клятвы на Библии, так что он не обуза в путешествии, а верный товарищ. А что на суд… В жизни всякое случается, и от тюрьмы да сумы зарекаться не стоит.
— Денис Васильевич, — пан Пшемоцкий прервал раздумья. — А суров ли трибунал у светлейшего князя Кутузова?
— Как и везде, — пожал плечами Давыдов. — Российское правосудие не зависит от географического положения или состава суда, оно просто есть. Поверьте, пан Сигизмунд, и в Смоленске, и на Камчатке вы встретите одинаково беспристрастное разбирательство.
Упоминание о далекой Камчатке ввергло поляка в тоску. Так уж получилось, что в одном из взятых на саблю французских обозов был найден великолепный иллюстрированный атлас мира, и об оной земле там сказано мало приятного. Одно хорошо — не жарко. А ведь как все прекрасно начиналось!
Начиналось и в самом деле неплохо. После заключения соглашения с партизанским отрядом Дениса Давыдова пан Сигизмунд в кои-то веки почувствовал себя человеком. Бедность унизительна, а для потомка славного рода герба Радом она унизительна вдвойне. Жил себе жил, и тут на тебе — война! И появились деньги в пустых доселе карманах, солнце засветило ласковей, небо стало голубее, трава зеленее, паненки сговорчивей… Раньше годовой доход с имения бывал меньше, чем сейчас за неделю боев. Да имения-то того… вошь на аркане и блоха на цепи. Подумывал при оказии сдать экзамен на офицерский чин. И все разом рухнуло.
— А если в штрафной батальон попроситься, Денис Васильевич?
— Не возьмут.
— Это почему же? — возмутился Пшемоцкий.
— Вероисповедание вас подводит.
— Господь сказал: нет ни иудея, ни эллина!
— Правильно сказал, их тоже не берут.
И опять воцарилось молчание. И это правильно — чем больше молчит человек, тем он умнее. Вот в прошлом году в издаваемом Академией наук журнале рассказали об удивительной теории — будто бы мозг человеческий состоит из мельчайших частиц, именуемых клетками, и оные имеют свойство погибать от каждого произнесенного вслух слова. Одна фраза губит от десяти до сорока частиц, лишь при чтении книг они способны восстанавливаться. А написание собственных текстов, лучше сочинение, даже приумножает.