Диверсанты Судоплатова. Из Погранвойск в Спецназ

Как всякий немецкий офицер, он аккуратно копил деньги и трофеи. Война не будет длиться вечно – они пригодятся в семейной жизни. Огорченный пропажей трофеев, лейтенант с запозданием почувствовал, как нестерпимо пекут ожоги.

Эта боль была сильнее, чем пулевые раны, которые, судя по всему, были не смертельные. Лейтенант глянул на сапоги. Они обгорели и пузырились, дымились кожаные подошвы.

Извернувшись, он попытался сорвать тлеющие сапоги, сдавившие ноги как обруч. От боли зашлось дыхание, кажется, сгорела и обуглилась кожа. Собравшись с силами, офицер снова дернул за голенища, выкрикивая от боли:

– Всех сжечь… проклятые азиаты!

Он стал звать на помощь, но слышал лишь гудение пламени, подбиравшееся к нему. Месяц назад лейтенант приказал сжечь три десятка жителей одной из деревень за помощь партизанам.

Сейчас он подумал, что на крестьянах просто выместили зло за подорванный эшелон. Ну и черт с ними! Надо думать о себе, своих дочерях, которые могут остаться без отца.

Надо ползти, не обращая внимания на боль. Но руки и ноги уже не повиновались, а подошвы сапог скребли горевший пол. Волна удушливого раскаленного дыма накрыла лейтенанта и окончательно прервала дыхание.

Отряды «Застава» и «Сталинцы» отходили одной колонной. Было много раненых, не хватало повозок. Но снег был еще неглубокий, и люди упорно шагали, протаптывая дорогу в лес. День незаметно переходил в сумерки. Среди деревьев виднелись отблески горевшей деревни.

Война! Она не щадила никого. Южнее, под Сталинградом, сжимали кольцо 6-й армии Паулюса. Здесь одержали тоже победу, хоть и небольшую: уничтожили немецкий гарнизон и волостную полицию, освободили тридцать заложников.

– Подтянись! – иногда раздавался голос старшины Будько. – В темноте труднее шагать будет.

– Успеем, – отвечал ему долговязый железнодорожник Родион Астахов с винтовкой за плечом. – Закурить лучше дай.

– Бери, – делился трофейными сигаретами старшина. – Не холодно в тужурке-то?

– Теплее, чем в подвале. Дойду!

Никто из тех, кто громил гарнизон в Вязниках и освобождал заложников, не знал, что после долгих раздумий сбежал из подвала-землянки бывший лейтенант Красной Армии и бывший начальник волостной полиции Геннадий Трегуб.

У него наладились неплохие отношения с особистом Авдеевым. Трегуб считал, что, выдав всю информацию, которой обладал, он заслужил смягчение своей участи. Именно он начертил подробный план расположения гарнизона в Вязниках, указал посты и засады.

Но когда отряд ушел громить его прежних друзей и подчиненных, Трегуб отчетливо понял, что предательства ему не простят. Когда из него выкачают всю информацию, то смерти все равно не избежать. Зачем рисковать и держать под арестом пленника, который в любой день может сбежать и привести сюда карателей?

Если Кондратьев и Авдеев сумеют освободить заложников, те, конечно, расскажут, как вел себя начальник полиции. Принимал участие в допросах, избивал арестованных. А вдруг еще жив тот мальчишка-подпольщик, которому Трегуб разбил пальцы молотком?

Жестокости в нем хватало с избытком. На какое-то время полицай о ней забыл, словно окунулся в другую жизнь. Но все это обязательно выплывет, если в отряд приведут освобожденных заложников.

После того как пустили под откос один из эшелонов, арестовали паровозную бригаду и несколько ремонтников. Тогда хватали многих. Районная полиция не справлялась, и Шамрай приказал выбивать нужные сведения любыми способами.

Трегуб старательно исполнял приказ. Людей калечили, жгли паяльными лампами, вышибали зубы. Железнодорожники либо притворялись, либо и правда ничего не знали, но допрашивали их до тех пор, пока не забили насмерть парня-ремонтника.

Трегуб знал о готовящемся налете на гарнизон в Вязниках и даже чертил для Журавлева пути подхода. Не знал только день операции. Но определил это, когда строились и уходили группы, бряцало оружие, гремели колеса повозок. Теперь, когда лагерь более чем наполовину опустел, следовало действовать быстро.

Трегуб с трудом выломал из треснувшей доски толстую острую щепку. Не бог весть какое оружие, но ничего более подходящего найти не удалось. Охранял его пожилой сухощавый партизан, всегда молчаливый, смотревший на Трегуба с неприкрытой ненавистью.

Когда полицай попросил воды, он приказал отойти ему в дальний угол подвала и протиснул в узкую щель глиняный черепок. Попытка выйти по нужде не сработала.

– У тебя там ведро есть, – буркнул охранник.

– Его помыть надо… воняет.

– От тебя, урод, сильнее воняет. Сиди и не вякай.

И все же полицай выбрал нужный момент. Когда охранник снова приоткрыл дверь и просунул обед – две вареные картошки и кусок хлеба, Трегуб рывком втащил его в подвал. Бывший лейтенант был хорошо подготовлен еще в училище и знал, что другого шанса спастись у него не будет.

Сухощавый боец, пришедший в отряд недавно, был настороже. Трегуб едва не упустил его, но, поймав за шею, сдавил с такой силой, что сразу переломил позвонки. Обшарив безжизненное тело, выгреб махорку, спички, отстегнул подсумок и, подобрав винтовку, неторопливо зашагал прочь.

Его окликнул постовой: