Дивные пещеры

Со временем честность и справедливость стали второй натурой Токарева. Но, подчиняясь общему закону, с возрастом натура Токарева менялась — переступил он разумную грань. Даже в быту он никогда не шел на компромисс с людьми или с самим собой. Например, Леонид Георгиевич, делая покупки в магазине, заранее высчитывал стоимость товара — он даже носил с собой специальный карандашик и блокнотик — и когда кассирша отрывисто бросала ему:

— Два тридцать шесть!

Леонид Георгиевич спокойно ее поправлял:

— Вы ошиблись, девушка. Два тридцать четыре.

Кассирша прищуривала подведенный, жуткий, потусторонний глаз:

— Нет, два тридцать шесть!

— Два тридцать четыре, девушка.

Очередь начинала волноваться.

— Вот привязался! Обеднял из-за двух копеек.

— Мужик, хватит дурака валять! Продвигайся!

— Я за него заплачу! — кричал обычно какой-нибудь филантроп. — На бутылку у него есть, а тут копейку жмет.

— Я не жму, — спокойно отвечал Токарев. — Я из принципа.

Ревизор вынимал из кармана свой знаменитый блокнотик с карандашиком и начинал подсчитывать:

— Две бутылки кефира по тридцать копеек — шестьдесят копеек, сто граммов сыра по три рубля — тридцать копеек.

— Давай, давай считать! — кричала кассирша и бешено таращила свои глазищи, похожие на глаза пришельцев из космоса, если они у них, конечно, есть: тарахтела костяшками счетов, не глядя на них: — Два кефира по тридцать копеек!

Толпа сзади уже негодовала,

— Дай ему по шапке!

— Мужик, на тебе пятак!

— Зальют глаза и ходят права качают!

— Девушка, не отпускайте ему!

— Поимел бы совесть, мужик, очередь держать полчаса!

— Я из принципа, — отвечал Леонид Георгиевич, грустно и покорно снося все насмешки и оскорбления.

Он был, конечно, прав. Разъяренная кассирша с глазами пришелицы из космоса бросала ему две копейки.

— Подавись!

Токарев спокойно клал монету в кошелек и удалялся.

Со временем его приметили в магазинах их района и старались не обсчитывать.

Во дворе дома, где жил Леонид Георгиевич, над ним добродушно посмеивались. Но общественное мнение двора резко изменилось не в пользу Токарева после одного случая. Случай произошел совершенно неожиданный, даже, можно сказать, дикий. Во всяком случае, ни о чем подобном раньше двор не слышал. Да и в ближайших дворах тоже.

Суть дела была вот в чем. На пятом этаже проживал приятный во всех отношениях человек. Николай Иванович Золотарев. Начальник какой-то строительной конторы, или артели, или, может быть, даже треста. Этого никто точно не знал. Во всяком случае, этот человек — Николай Иванович Золотарев — имел самое прямое отношение к строительным делам: сапоги его были почти всегда испачканы цементом или известкой, а из багажника персональной черной «Волги» шофер вынимал разные строительные принадлежности: то керамическую плитку жар-птичьей расцветки, то соединительную планку к унитазу — невероятный дефицит! — а то и сам унитаз, но какой! Голубой, как апрельское небо, или золотой, как апельсин!

Весь двор и даже некоторые соседние дворы любили Николая Ивановича Золотарева. Не только потому, что Николай Иванович занимал такой важный пост и разъезжал в черной персональной «Волге», был прост со всеми, всегда здоровался за руку. У Николая Ивановича почти каждый день было хорошее настроение, он шутил с жильцами как равный с равными.

Например, с жильцом двора Иннокентием, который работал в похоронном бюро, он шутил следующим образом. Когда Николай Иванович вылезал из своей черной «Волги», Иннокентий, всегда находящийся под легким газом, подходил неверной, как свет луны, походкой, хлопал его по плечу и говорил:

— Ну что, брат Николаша, скоро к нам?

— Рад бы, да некогда, Кеша, — отвечал Золотарев. — Совещания замучили. Вот сегодня опять о недоделках на объекте Б-13 песочили. Аж пух летел.

— Ну смотри, — говорил доброжелательно Кеша. — А то белые тапочки кончаются. И гробы в соседнем квартале пожиже пойдут. Из осины. Какие же это гробы из осины? Стыдно даже в такой ложиться.

— Ничего, брат Иннокентий, — отвечал тоже доброжелательно Николай Иванович. — Прижмет, так и в осиновом перебьешься.

— А участки? — настаивал Кеша. — Хорошие уже почти все порасхватали. Остались, что у дороги. Пылища, МАЗы ревут, в заборе дыра. С могил цветы крадут.

— В заначке-то уж что-нибудь, да осталось, — отвечал Николай Иванович Золотарев. — Не может быть такого, чтобы в заначке не осталось.

— Это уж точно, — согласно кивал Иннокентий, дыша портвейном и столярным клеем — гробовщики иногда под горячую руку закусывали клеем. — Для тебя попридержим. Ты только особо не задерживайся, а то пожалует к нам кто поважнее тебя — и плакало твое местечко на центральной аллее.

— Да вот как план дадим, так и поспешу, — отвечал Николай Иванович.

Кстати сказать, план никогда не выполнялся, и, говоря так, Золотарев ничем не рисковал.

Вот каким образом шутили крупный начальник Николай Иванович Золотарев и гробовщик Иннокентий, и людям простота подобных отношений очень нравилась.