«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IV. Казанская духовная академия начала XX века

С трёх сторон: восточной, западной и южной академическая площадь была ограждена каменной стеной.

Трамвай проходил по северной стороне площади академии и, поворачивая вправо, проходил по восточному её краю.42

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 9-11.

[Административный и педагогический состав]

Административно-хозяйственные органы академии

По уставу академий ректорами в них являлись духовные лица в чине архиереев. Обычно эти архиереи являлись викариями, т. е. помощниками главных архиереев той или иной епархии. Архиерей – ректор Казанской дух[овной] академии был епископ Чистопольский. Кроме ректора второй персоной с административными функциями был инспектор академии. Коллегиальным органом был Совет и Правление академии. У последнего были хозяйственные функции контроля за ведением хозяйства. Непосредственные хозяйственные функции осуществлял эконом. При Совете академии был секретарь. Все важнейшие действия академического начальства санкционировались главой епархии – архиепископом Казанским.

Членами Совета и Правления Академии были: профессор Виктор Несмелов, профессор В[асилий] Нарбеков, профессор П[авел] Пономарёв.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 20-22.

Ректоры академии

Епископ Алексий [(Дородницын)]

43

Он был в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами. Несчастьем его была большая тучность.44 Это «качество» человека, неприятное для лиц гражданских, было сугубо неприятным для духовного лица. Сколько бы врачи ни утверждали, что это – болезнь и тем самым как-бы призывали к снисходительности к людям этого склада, у «простых» людей всё равно всегда было подозрение, что эти «больные» на самом деле жрецы мамоны, т. е. любители покушать. А когда такие размышления направлялись в адрес кого-либо из монашествующих лиц, то возникало подозрение, не нарушает ли это лицо своего обета при пострижении в монахи – не вкушать мясного. Такое подозрение существовало и в отношении епископа Алексия: передавали, что где-то кому-то удалось подсмотреть, что он вкушал вместо карася порося.

Епископ был высокого роста. На лице у него была слабая растительность: борода имела вид вехотки. Лицо, как это бывает обычно у тучных людей, было обрюзгшим и, когда епископ надевал на голову бархатную скуфейку, он походил на картину И. Е. Репина «Протодиакон».

Епископ не чуждался женского общества и во время разного рода общественных собраний – коллоквиумов, лекций и пр., его можно было видеть беседующим и смеющимся в обществе дам, которых злые языки называли «жёнами-мироносицами».

У него был хороший голос, удивительно сохранивший свою свежесть до старости. Когда он во время литургии выходил на амвон со свечами в руках и обращаясь к молящимся, произносил: «Призри с небес, Боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница Твоя», голос его звучал, как у Леонида Виталиевича Собинова45 – нежно и задушевно. Отсюда, вероятно, и шла молва, что епископ когда-то даже готовился в оперные певцы, но произошла какая-то душевная трагедия вроде неудавшейся любви, и он круто спланировал в монахи.46

Епископ любил пение и приходил иногда на спевки академического хора, причём давал советы, как лучше исполнить ту или иную музыкальную фразу. Опять-таки и в этом случае злые языки преследовали его: рассказывали, что когда хор исполнял концерт Бортнянского «Тебе Бога хвалим», то епископ дал указание – акцентировать слова «девического чрева», в чём усмотрел не остывшую ещё в его душе склонность к греховной мысли.

Во время рождественских каникул оставшиеся в академии студенты обычно устраивал ёлку для детей технических служащих, при этом бывали и маленькие концерты. Епископ приходил всегда на ёлку и особенно любил слушать концерты, может быть, вспоминая своё прошлое, когда он тоже выступал в них. …

Есть пословица: «Не бывать бы счастью да несчастье помогло». В жизни епископа произошла большая перемена в соответствии с этой пословицей. Когда был убит Столыпин, то в дворянском собрании служили панихиду, на которой епископ произнёс велеречивое слово, что было излюбленной формой его ораторского искусства. Он назвал Столыпина вторым Сусаниным.47 Речь его получила широкий резонанс в «верхах», и вскоре он получил назначение епископом в Саратов. Фортуна ему улыбнулась, но он ясно понимал, что там его ждёт тяжёлая действительность и что там, как он сам выражался, «будет жарко». Саратов и Царицын в те времена стяжали себе печальную славу черносотенных мест, и это было результатом деятельности Саратовского архиерея Гермогена и царицынского иеромонаха Илиодора.48 В конце концов, создавшийся здесь гнойник больше терпеть было нельзя, и Гермогена убрали в Тобольск, а на его место назначили – Алексия. Алексий уезжал в Саратов с неспокойной душой и по пути заехал в один из глухих монастырей Приволжья за молитвами старцев.49

[50]