«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IV. Казанская духовная академия начала XX века

Инспекторы академии

Протоиерей Николай Петрович Виноградов

Студенты его между собой называли Николаем Петровичем.63 Он был инспектором академии и не был инспектором в том же смысле, как поётся в песне: «песня слышится и не слышится». Официально по номенклатуре профессий академических должностных лиц он значился инспектором, но по натуре он просто был «никакой» инспектор. У него не было для этого никаких специфических данных и именно «по этому самому» он был самым подходящим для студентов инспектором, не в смысле их эгоистических, так сказать, «классовых» соображений, а по существу – a principio64, потому что какой же может быть инспектор и для чего юношам в 20-25 лет, которым даже для обслуживания себя по академической линии разрешалось иметь своего студента – декана. Но так уж повелось, чтобы был инспектор, и Н. П. был таковым.65

Он был воплощённой добротой. Есть такие лица (facies) у людей, в выражениях которых как бы застыла доброта, и ни как нельзя иначе представить это лицо, скажем, злым, рассерженным. Такое именно лицо было у Н. П. За его очками в золотой оправе виднелись всегда добрые, ласковые улыбающиеся глаза. У него была «аксаковская» бородка с загибом внизу к шее, и весь его облик – спокойный, благодушный чем-то напоминал портрет Сергея Тимофеевича Аксакова66, конечно, в пределе верхней части бюста. В его отношениях к студентам проявлялась та черта человека, которая именуется «важеватостью» – степенством, деликатностью, изысканной внимательностью. Он в отношениях к студентам никогда не применял сентенций, оговорок, замечаний, нравоучений, каковые черты и относятся к образу инспектора. Только раз он позволил отклониться от этой нормы своих отношений. Это было в день смерти Л. Н. Толстого в 1910 г. Заметив возбуждение студентов, он сказал: «Не вздумайте служить панихиду!» Задумавшись и вздохнув, он добавил: «Погиб, погиб!» Он хотел сказать, что Толстой погиб, не воссоединившись с православной церковью.67

Н. П. читал лекции по истории римской литературы и вёл практические занятия по латинскому языку. Его лекции, конечно, вследствие малого количества отведённых часов были элементарными – конспективным изложением лекций профессора Казанского университета [Д. И.] Нагуевского68, а для практических упражнений в лат[инском] яз[ыке] студенты делали переводы из Лактанция.69 Н. П. имел звание доцента.

Н. П. с супругой были бездетными. Его супруга – маленькая подвижная старушка, всегда аккуратно, можно сказать, изящно одетая, с аккуратной причёской, всегда собранная была единственной представительницей «прекрасного пола» в стенах академии, с которой студентам приходилось, причём изредка, встречаться на лестнице при входе на первый этаж. Говорят, что у супругов, которые долго живут вместе, и морщины в одном и том же месте на лице, и лица в конце концов становятся похожими. У супругов Виноградовых морщин не было заметно, но лица: смотришь на Н. П., а видишь его супругу, смотришь на неё, а видишь Н. П. Бессмертные Филемон и Бавкида! Как-то в Казани затеяли сорганизовать женские богословские курсы. Всё результат богоискательства. Как говорили, первой записалась супруга Н. П. Искали даже практическую установку для этих курсов, и профессор по каноническому праву Бердников указал на институт существовавших когда-то диаконисс.

Н. П. всем своим существом – поведением, преподаванием и пр. символизировал старую академию – до её реорганизации в 1908 г….

Мы привыкли видеть Н. П. выходящим из его квартиры, но когда в августе 1910 г. дверь квартиры открылась, мы уже не увидели Н. П.: из квартиры вышел архимандрит Гурий.70

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 45 об.-48.

Архимандрит Гурий [(Степанов)]

Архимандрит Гурий71 в сане иеромонаха был оставлен при академии для работы на миссионерском отделении, а потом назначен инспектором её, академии в 1911-м году.72 Он представлял из себя наиболее одиозную личность среди академических монахов, соединив в своём лице наиболее отрицательные черты монаха. Самый наружный вид его не привлекал к себе: его крадущаяся походка свидетельствовала о том, что в нём сидел соглядатай, своеобразный тип детектива в монашеском одеянии. В глазах его всегда светилась заведомая недоверчивость и неприязнь к тем, кто были не монахи. Рыжая борода его позволяла предполагать об его дальнем родстве с происходящими из «колена данова». У него была отвратительная, гнусная черта женоненавистничества. Эту черту его скоро подметили студенты, изобразили её и вставили в виде куплета в традиционно исполняемую ими за обедом в день престольного праздника 8-го ноября («Михайлов день») песню «Рости, рости, моя калинушка»:

«Наш инспектор всё сквозь землю видит –

Женщин ненавидит».

Эта отвратительная монашеская черта, как пластырь, прилипала к другим участникам академического богословского объединения, кружка, светским студентам, и по ней безошибочно можно было определить, что «владелец» ею был когда-то участником этого объединения.…