Дизайн под штампом

— Она будет рада провести с тобой время, милая, — Влад улыбнулся и опустил её на пол. Он очень на это надеялся. — Мы с Мелани уже разговаривали, так что сегодня вы проведёте вместе день, пока я буду занят твоей комнатой.

— Я люблю тебя, папочка, — Мэри мило улыбнулась, радуясь тому, что скоро встретит маму, и залила хлопья молоком.

Рядом с папой нечего бояться. Он всегда рядом и всегда поможет. Улыбнется и приготовит её любимый горячий шоколад. И просто будет с ней рядом. Всегда.

* * *

Одри распахнула шторы, и первые лучи солнца лизнули комнату, слепя глаза. Разминая шею, прошла на кухню, выкинула засохшие цветы и недопитую Евой ночью бутылку вина.

Ева уехала ещё рано утром, точнее её забрал Лукас. Ночь полных откровений изменила взгляд Одри на брак друзей. И так же изменился Лукас в её глазах. Сейчас она даже поняла, что ей повезло в том, что она не состоит в отношениях. Проблем в жизни хватало и так с головой, а добавлять в эту кучу ещё и проблемы с личной жизнью — было бы подобно суициду.

Одри включила кофемашину, чувствуя успокаивающий запах кофе. Наверное, мать была права, когда говорила, что любовь и карьера несовместимы. Пусть и несколько лет пыталась доказать обратное, Одри поняла, что сейчас ей проще быть одной. Сейчас она не видела своё будущее с мужем и с тремя детьми.

Да, она несомненно любила детей, любила проводить с ними времена, но это совершенно не означало, что она готова стать матерью. Точно не готова сейчас брать ответственность не то что за ребёнка, а просто даже за отношения.

Было такое впечатление, будто последние годы все больше и больше высасывали из неё энергию и желание что-либо делать. Одри понимала, что на одних антидепрессантах далеко не уедешь, да и от этой грёбаной слабости становилось противно. Раньше она никогда не назвала бы себя слабой, но сейчас, после срыва и событий, выбивших из неё всякое желание что-либо делать, Одри с лёгкостью могла называть себя слабой.

Ей иногда казалось, что она держится на одной лишь упёртости и, возможно, гордости. Она не хотела показывать матери, что та права, не хотела, чтобы другие видели, какая она никчемная, а не расчетливая бизнес-леди, которой на всех наплевать. Она даже не хотела ею становиться. Переступить через свою гордость было всё равно, что закинуть на шею петлю.

Кофемашина звякнула, и Одри схватилась за кружку, как за спасательный круг. Таблетка уже лежала на столе, и она быстро выпила её, даже не запив водой или кофе. Письмо лежало на журнальном столике, где она оставила его ночью не в силах прочитать. Прихватив конверт, вышла на просторный балкон и прикрыла глаза, наслаждаясь утренней прохладой и свежим воздухом.

Одри разместилась в кресле, поджав колени к груди, и закутала ноги в плед. Она смотрела на письмо, оставленное ей отцом пять лет назад, и не могла найти внутри себя смелость, чтобы прочитать его. Сделав несколько глотков кофе, поставила чашку на стол и взяла письмо. Сделала глубокий вдох и раскрыла конверт, доставая аккуратно сложенный лист бумаги.

«Одри, девочка моя.

Я знаю, что многие мои решения ты можешь не одобрить так же, как и это письмо. Ты можешь злиться на меня или обижаться на то, что я оставил тебя и Камиллу, но, пожалуйста, продолжай жить дальше.»

Одри до боли закусила губу и, сдерживая слёзы, продолжила читать.

«Не злись на свою маму, девочка, ты же знаешь её уже не первый год. Она любит тебя, но по своему. Так же, как и я тебя. Не было ни дня, чтобы я любил тебя меньше. Наоборот. С каждым днём только больше.

Одри, огонёк, мне и так оставалось не больше трёх месяцев. Если ты читаешь это письмо, то значит я не сошёл с ума. Несколько месяцев мне кажется, что за мной следят, но я списываю это на опухоль…»

Одри заморгала, прогоняя пелену слëз. Она ещё раз перечитала последние слова. Ещё, ещё и ещё двадцать раз. Опухоль? Следят? Что за чëрт?! Почему он молчал? Девушка нахмурилась, пытаясь вспомнить хоть что-то, что могло бы тогда указать на то, что с папой было не всё в порядке.

Но либо память уже подводила и в голове оставались только нужные ей воспоминания с прогулок и совместных выходных. Или же Генри просто отлично держал маску.

Хотелось свернуться калачиком, уткнуться лицом в колени и завыть. Было больно, внутри как будто что-то скребло, принося новую боль. Почему правда всегда хуже, чем сладкая и красивая ложь? Почему она не заметила?! Возможно сейчас папа был бы рядом.