Для фортепиано соло. Новеллы

Сейчас тот студент — старый знаменитый писатель. Но сердце его осталось молодым. Он по-прежнему в восхищении застывает на месте при виде прекрасного пейзажа или красивой женщины. Часто, выйдя из дому, он встречает на улице пожилую даму, живущую по соседству. Эта дама — его бывшая любовница. Лицо ее заплыло жиром, под глазами, когда-то столь прекрасными, набухли мешки, над верхней губой торчат седые волоски. Она с трудом передвигается — видно, дряблые ноги плохо слушаются ее. Писатель раскланивается с ней и, не задерживаясь, спешит дальше, ему хорошо известен ее злобный нрав и неприятно вспоминать, что когда-то он любил ее.

Иногда он заходит в Лувр и поднимается в зал, где висит «Собор». Он долго смотрит на картину и вздыхает.

Ирен © Перевод. Кира Северова, 2011

— Я с радостью проведу этот вечер с вами, — сказала она. — Неделя была такая тяжелая. Столько работы и столько разочарований… Но вы здесь, и я о них больше не думаю… Послушайте… Пойдемте посмотрим один замечательный фильм…

— И не надейтесь, — ответил он с недовольным видом, — что вы затащите меня сегодня в кинематограф.

— Жаль, — сказала она. — А я-то радовалась, что мы вместе посмотрим этот фильм… Но не важно… Я знаю на Монпарнасе одно новое заведение, там танцоры с Мартиники…

— О нет! — воскликнул он решительно. — Никакой черной музыки, Ирен… Я уже пресытился ею…

— А что же вы хотите? — спросила она.

— Вы это прекрасно знаете, — сказал он. — Поужинать в маленьком спокойном ресторанчике, поговорить, поехать к вам, растянуться на диване и мечтать…

— Вот как! Нет! — воскликнула, в свою очередь, она. — Нет!.. Поистине вы эгоист, дорогой мой… Кажется, вы удивлены?.. Просто вам никто никогда не сказал правды… Никто… Вы привыкли, что женщины принимают ваши желания как закон… Вы своего рода современный султан… Ваш гарем открыт… Он распростерся на десять стран… Но это гарем… Женщины для вас — рабыни… И ваша женщина более, чем все остальные… Если вы желаете мечтать, они должны видеть вас мечтающим. Если вы желаете танцевать, они должны двигать ножками. Если вы написали несколько строк, они должны это слушать. Если вы желаете, чтобы вас развлекли, они должны перевоплотиться в Шехерезаду… Но на этот раз нет, дорогой мой!.. По крайней мере будет хоть одна женщина в мире, которая не прольет слез из-за ваших капризов…

Она остановилась и закончила более мягко:

— Как жаль, Бернар!.. Я так радовалась встрече с вами… Думала, вы поможете мне забыть мои неприятности… И вот вы рядом, а думаете только о себе… Уходите… Вернетесь, когда научитесь считаться с другими…

Всю ночь, лежа без сна, Бернар с грустью размышлял. Ирен была права. Он несносен. Он не только обманывал и оставил Алису, которая была нежной, верной и безропотной, но и обманывал ее без любви. Зачем он поступал так? К чему эта необходимость побеждать и властвовать? Откуда эта невозможность «считаться с другими»? Размышляя о своем прошлом, он вспомнил трудную юность, недосягаемых женщин. В его эгоизме крылся реванш, в его цинизме — робость. Не слишком благородное чувство.

«Благородное? — думал он. — Я впадаю в пошлость. Надо было быть твердым. В любви кто не пожирает сам, того пожирают. И все же, должно быть, иногда очень приятно уступить, быть более сговорчивым, искать свое счастье в счастье другого».

Последние редкие машины, нарушая все более и более долгую тишину, уже прятались в гаражи… Искать свое счастье в счастье другого? Достанет ли у него на это сил? Кто приговорил его к жестокосердию? Но разве любой человек не имеет права начать свою жизнь заново? И мог ли он для этой новой роли найти лучшего партнера, чем Ирен? Ирен, такая трогательная в своем единственном вечернем платье, в своих поношенных туфельках, потрепанном пальтишке. Ирен, такая красивая и такая бедная. И такая благородная в своей бедности. Раз десять он заставал ее, когда она помогала русским студентам, еще более бедным, чем она, которые без нее, возможно, умерли бы от голода. Она работала по шесть дней в неделю в магазине, она, которая до революции воспитывалась как княжеская дочь. Об этом она никогда не рассказывала… Ирен… Как мог он лишить Ирен наивных радостей в ее единственный свободный вечер?

Грохоча, заставляя дрожать стекла окон, проехал последний автобус. Теперь никакой шум не врывался больше в бесконечное течение ночи. Устав от самого себя, Бернар попытался уснуть. И вдруг на него низошло какое-то необыкновенное умиротворение. Он все решил. Он посвятит себя счастью Ирен. Он станет для нее другом, нежным, предупредительным, покорным. Да, покорным. Это решение его настолько успокоило, что он почти тотчас уснул.

Наутро, проснувшись, он был еще полон счастья. Он встал, оделся напевая, чего с ним не случалось с юности. «Сегодня вечером, — подумал он, — я поеду к Ирен, попрошу у нее прощения».

Когда он повязывал галстук, зазвонил телефон.