Для фортепиано соло. Новеллы

Поскольку разделиться нам было сложно из-за машины, никого не обрекли «на заклание». Мы молча вернулись и стали ждать Бориса, его импресарио и нескольких местных меломанов, которых пригласили в последний момент. У меня сохранились очень печальные воспоминания об этом вечере. Вначале было тревожное ожидание. «Только бы он пришел! — думал я. — Он мне обещал, но, может быть, он обиделся, что мы не зашли после концерта. Он говорил мне, что принял другое приглашение…» Разговор то и дело прерывался и возобновлялся только благодаря доброжелательности Гровера. Старая миссис Корнелиус Ванхейден сказала дирижеру Кацу:

— Уж коль скоро я вхожу в ваш комитет, господин Кац, то на первом концерте после моей смерти, прошу вас, сыграйте в память обо мне «Реквием» Верди.

— О нет! — сухо ответил Кац. — Он слишком длинный.

Стало еще холоднее. Наконец Розенкранц позвонил в дверь, и все встрепенулись. После войны (я об этом забыл) он обычно давал четыре звонка — они звучали как код буквы «V», первой в слове victory, по азбуке Морзе и как начало Пятой симфонии. Он вошел, веселый, как ни в чем не бывало, совершенно спокойный.

— Добрый вечер, Китти! — сказал он, произнеся слово «добрый» со славянским акцентом.

Он протянул ей обе руки и, прежде чем она успела среагировать, расцеловал ее в щеки. Она не шелохнулась и торжественно представила его старухе Ванхейден, которая с обидой воскликнула:

— Вы представляете мне Бориса! Мне! Да я познакомилась с ним раньше вас!..

Потом Гровер сказал судье Кларку:

— Вы ведь знакомы с нашим другом Борисом, судья?.. Да, вы знаете его как великого пианиста-виртуоза, но известно ли вам, что он еще и великий фокусник?.. После ужина вы покажете судье ваши штучки с картами, Борис… Судья, вы увидите, это невероятно… Если бы он решил стать вором, вы бы не смогли его осудить.

Бедный Гровер старался изо всех сил, чтобы вечер прошел так же успешно, как в прошлые годы, и когда мы сели за стол, потребовал, чтобы Борис исполнил свой репертуар:

— Борис, расскажите судье Кларку, как вы приехали в Кливленд…

Однако один враждебно настроенный слушатель способен убить любую историю. Радость — это признак коллективного согласия, а причина ее не так уж важна — главное, чтобы люди были друзьями. Скучающие вздохи Китти, пусть даже сдержанно-вежливые, ее бесстрастное лицо в конце рассказа сразу же заглушили смех. Это заметил даже Гровер.

— Да что такое сегодня? — спросил он. — What's wrong?[20] Что с вами, Борис?

— Со мной, дорогой Гровер?.. Со мной ничего. Я рад снова оказаться у вас. Так рад…

— Ну конечно… А уж как мы рады снова видеть вас… Но вы рассказали историю про Кливленд как-то по-другому.

— Может быть, она просто устарела.

— Вот именно, — с горечью сказала Китти, — мы все стареем.

В этот вечер она была похожа на злую фею, которая одним взмахом своей палочки сводит на нет все усилия людей. Она это понимала, и ей нравилось так вести себя. Она убила все истории Бориса, все истории судьи, который и сам был великолепным рассказчиком; после ужина, когда Борис сел к роялю, она убила все пародии на Листа и Вагнера; во время исполнения «как бы» ноктюрна Шопена она вполголоса разговаривала.

— Борис, — попросил Гровер, — нарисуйте нам музыкальный портрет Китти.

Розенкранц сымпровизировал что-то вроде прелюдии, которая мне понравилась, но в конце Китти сказала:

— Я себя не узнаю.

— Я вас тоже больше не узнаю, — тихо сказал он.

Она отвернулась.

Расстроенный Гровер наблюдал за неудавшимся вечером. Он выглядел как мэр маленького городка, который решил устроить великолепный фейерверк для развлечения своих подопечных и вдруг увидел, что заряды не срабатывают. Что случилось? Даже вращающееся солнце не желало разгораться. Во всех зарядах отсырел порох. Наконец судья, пожалев его, сказал:

— Ну, как насчет карточного фокуса?

Гровер тут же взбодрился. Уж карточный-то фокус должен сработать!

— Вот увидите, судья!.. Заметьте, пока вы выбираете карту, он будет в другой комнате… Теперь вложите ее в колоду… Борис!

Борис вернулся, взял колоду, произнес несколько странных заклинаний, потом разложил карты и показал одну из них судье:

— Вы загадали девятку пик? — спросил он.

— Да, мистер Розенкранц, — ответил судья.

Но ответил таким тоном, словно это само собой разумелось. Китти и старуха Ванхейден тихо разговаривали и даже не смотрели в их сторону. Бедный Гровер огляделся в поисках восторженных взглядов, но увидел только скучающие или смущенные лица.

— И все же, — сказал он, — это необъяснимо.

Затем, посмотрев на Бориса, стоявшего с картами в руках и выглядевшего веселым и в то же время виноватым, он повторил:

— Это необъяснимо.

Уход © Перевод. Елена Мурашкинцева, 2011