Для радости нужны двое

Он машинально поставил наган на предохранитель и сунул его в кобуру. А Александра уже влетела к нему в номер: двери комбат не закрыл, чтобы ребятам было проще с его телом…

Комбат шагнул с балкона в номер и тут же получил две горячие пощечины. А потом еще две: по левой щеке, по правой, по левой, по правой… Александра Александровна знала, как выводить людей из ступора. Искры полетели из глаз комбата, а потом он расхохотался, и вместе с ним хохотала и целовала его Александра:

- Ты что, дурачок? Ты что, родненький?

Потом они уселись по-родственному на зеленый плюшевый диван, точно такой же, как в ее номере, и Александра Александровна велела ему, как маленькому:

- Рассказывай.

Он рассказал все вкратце, без оценок.

- Гадина, - сказала она о московском генерале, - какая гадина… гнида! И из-за него стреляться?! Да ни в жизнь! Подумаешь, четыре чина сбросил! Ты все равно еще будешь настоящим генералом. У тебя талант, и ты умеешь беречь людей! А звездочку мою перевинтим… большую поменяем на маленькую. Делов куча!

Накануне штурма Севастополя Домбровской было присвоено звание младшего лейтенанта.

- А комдив наш молодец, он тебе жизнь спас, а ты…

- Ладно, забыли, - остановил ее Иван Иванович тоном, не допускающим возражений, и она поняла, что он окончательно пришел в себя.

- Дневальный, расстарайся два чая и какую-нибудь еду, - выглянув в коридор, попросила Александра Александровна.

- А ничего, что ты у меня? - смущенно спросил Батя.

- Ничего. Ко мне не пристанет.

"Боже мой, какой он еще молоденький! - глядя на опустившего глаза Батю, подумала Александра. - Мы ровесники, а где он и где я? Боже мой, и если бы не подняло меня провидение… Кажется, в ту минуту мне снился черный монах, во всяком случае, что-то черное, клубящееся, как смерч, вытягивающее душу…"

Солнечные лучи скользнули в окно и в раскрытую дверь балкона, радостно осветили комнату.

- Вот и новое утро, - сказала Александра, - скоро лето.

- Лето, - как эхо, отозвался Батя, но в голосе его не было радости.

В дверь постучали.

- Да, - властно сказал Батя.

Дверь приоткрылась, и вошел дневальный с большим металлическим подносом, оставшимся в гостинице, наверное, еще с довоенных времен. Поставив поднос на стол, дневальный начал ловко его "разгружать": два фарфоровых чайничка со свежезаваренным чаем, два тонких стакана в мельхиоровых подстаканниках, килограммовая банка немецкой ветчины, предупредительно открытая, ваза с печеньем, белый хлеб, плошка с кусковым немецким сахаром и - о чудо - тонко нарезанный лимон, от запаха которого и от солнечного света стало так празднично, что даже Батя улыбнулся.

- Молодец! - похвалил он дневального.

- У нас и продуктики, и вилочки, и тарелочки, и чайнички, и все тебе на раз! Немчура-то все бросила, а жили здесь, видать, с удовольствием, - затараторил услужливый дневальный.

- Спасибо, - сказал Батя, - ну что, тебе нравятся "Три мушкетера"?

- Так точно! - козырнул дневальный, его сонное плоское лицо осветилось живым светом, и он вышел из комнаты.

- Елки-палки, я уже и не помню, когда видела лимоны! А запах, обалдеть! - Александра была в восторге и стала такой хорошенькой, такой домашней, что Батя отвел глаза.

Ели и пили они с наслаждением.

- Стыдно мне, - сказал погодя Батя, - считай, один килограмм ветчины умял.

- Ничего, - засмеялась Сашенька, - это на нервной почве! В медицине все описано. - Ешь на здоровье, ты еще можешь вырасти! Тебе двадцать пять?

- Да, через два месяца.

- Ну вот, у тебя еще два месяца на рост. Мужчины растут до двадцати пяти. Пей чай. Хорошо парень заварил, по-настоящему!

За годы войны Александра видела много жестокой несправедливости, исходившей от высших чинов по отношению к их подчиненным, а правильнее сказать, подвластным им людям. В сорок первом сплошь и рядом практиковались так называемые расстрелы на месте, не то что без суда и следствия, а даже без элементарного разбора ситуации; да и в сорок втором такое бывало часто, и в сорок третьем, только к сорок четвертому году болезнь пошла на убыль, но не исчезла и до конца войны.

Но то, что сделали с Батей, как-то особенно больно ударило по Александре. Она не знала другого такого настоящего командира и отца солдатам.

В то утро она привинтила ему свою маленькую звездочку на погоны и сказала:

- Ваня, я всегда буду тебя помнить. Я не останусь в этом батальоне. Меня давно зовут во фронтовой госпиталь. У тебя есть чем писать?

- Есть. - Он вынул из планшета командирской сумки карандаш и что-то похожее на блокнот.

- Я напишу тебе мой адрес. Домашний и больничный, в Москве.

- Спасибо, - зарделся младший лейтенант Иван Иванович. - Ты думаешь, довоюем до победы?

- Еще бы! - засмеялась Сашенька. - Обязательно до победы!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

"Зачем тебя я, милый мой, узнала,

Зачем ты мне ответил на любовь?"

Русская народная песня

I

Африка пришлась по душе Ульяне Жуковой, и это очень порадовало Марию, вселило в нее новые надежды.